Сумерки

Несмотря на просьбы и плач, Сигизмунд выслал ка следующий день Офку в Дубно, откуда уже было рукой подать до Подолии, где находился Кердеевич. Князь, ссылаясь на болезнь, поручил всё старшему биричу. Не помогли стенания, проклятия, угрозы и даже обращение к князю Олександру. Последний передал, что, дескать, не может противиться воле родовитого князя. Окончательное решение об отъезде Офки принёс Скобенко, появление которого подействовало на старостиху, как удар кнута по лицу. Она замолчала и покорилась.

Грицько исчез в ту же ночь, а Олександр остался ждать приезда великого князя Свидригайла, чтобы под его стягом смыть позор отступничества от святого народного дела. Много передумал он, вспоминая разговор с Грицьком, и всё-таки ему не была ясна позиция Свидригайла по отношению к Руси и её землям. Куда ни глянь — всюду беспросветная мертвящая темень, неразрывный клубок причин, следствий и умозаключений, страстей, прихотей, подстрекательств, стремлений и каверз. Не понимал этого Грицько, не постигал и князь Олександр. Впрочем, мужик, пожалуй, разбирался больше, чем князь, но ни тот, ни другой до конца не осмыслили и блуждали в темноте, подобно двум людям, которые по голосу разыскивают друг друга на ощупь. Разыскивают долго и, наконец, найдя, осматриваются, куда же они попали? Но кругом никого и ничего не видно, мрак по-прежнему заволакивает мир от двух пар глаз, как заволакивал от одной.

На другой день Грицько, покинув корчму, скрылся поблизости в селе Деревище, чтобы переждать, пока подсохнут дороги.

Весна 1431 года была на редкость дружная, ясная, тёплая, погожая. Со времени прибытия Грицька в Деревище не выпала ни одна капля дождя, но влаги хватало и на земле и в воздухе. Точно взапуски лопались почки, разворачивались листья, а фруктовые деревья за ночь покрывались цветом. Словно белые снежные комья, стояли они вокруг хат и насыщали вечерний тёплый ветерок сладкими запахами. Над подсыхающими полями парил жаворонок, отзванивая веснянку, а ласточки бороздили во всех направлениях воздух. Водяные птицы тучами носились над болотами, озёрами и речками. Утки, гуси, кулики, бекасы, выпи, пырки, лебеди гнездились и с криком, клёкотом, шумом и хлопаньем крыльев слетались на добычу.

С вечерним ветерком уплывал к юго-западу какой-то таинственный поток жизни, и природа, находя новый язык, одевалась в невиданные, новые красочные наряды и пробуждала в сердцах новые чувства. С голодными мартовскими волками позабылась ледяная стужа зимы и сонливость коротких хмурых дней, душа порывалась к новому взлёту в будущее. Голодный зверь наелся и отдохнул, олени, лоси, глухари, цапли наполняли лес голосами любви, той любви, что охватывает весь мир и на которой зиждется всё его будущее. Так земля щедро раздавала свои, припрятанные осенью в казне бесценные сокровища, а ясное солнце грело и смеялось вместе с цветами и последними ручейками желтовато-грязной воды. Забылись на какое-то время в народе безнадёжность и предательство.

Вместе с весенним ветерком люди заговорили о воине, освободительной' войне русских князей против Польши. Все радовались — бояре, мужики; радовались» предместьях украинские мещане, вытесненные «магдебургским правом» за границы городских общин. Однако в этом весеннем брожении не было того, что обещала зима и ранняя весна. Чувствовалось желание, живое увлечение делом, однако не было призыва начать действовать. Казалось, всё умерло в ледяном холоде зимы. Оттаяла земля, но не оттаяли души князей-вельмож. Засияло солнце, но не для всех. Тот, кто был вправе и обязан двинуться в бой на защиту земли, орошённой собственным потом и слезами, не получил разрешения оросить её и кровью. Князья запретили мужикам браться за оружие, и мужики послушались…

Грицько не торопясь ехал от села к селу, объезжая стороной дворцы и усадьбы вельмож, князей, города и битые шляхи. Непроторёнными путями он пробирался к Перемышлю, где надеялся найти боярина Миколу. Однако, прибыв в Вильно, он услыхал от мужиков, будто боярин, собрав большую рать, идёт на Перемышль.

«Откуда он взял ратников? — спрашивал себя Гринько. — Неужто, не ожидая разрешения великого князя, решился один выступить против Короны?» И радостно забилось сердце, и на душе стало светлей от мысли, что таким же государем, как Свидригайло, мог бы стать боярин Микола, Юрша или Рогатинский, и, наверно, даже лучшим. А боярство подлаживается под господаря…