Сумерки

— Лизонька, что же такое говоришь? Ведь это же ужасно! Ты знаешь, каков граф? Это зверь! И ты испытываешь страсть к зверю! Это же ужасно, Лизонька! — вскричал он.

Девушка совершенно потупилась, а затем тихим, дрожащим от волнения голосом произнесла:

— Видно, такова моя доля, Ванечка. И пускай их сиятельство со мною потом, после свадьбы, все, что им вздумается, делают, я согласна. Он уже сейчас меня, как собачку, к себе свистом подзывает. Бывало, гуляем с ним на Марсовом поле, и Григорий Александрович несколько отстанет, а потом остановился и свистит. Это значит, он меня подзывает.

Иван, не в силах слышать подобные признания, откинулся на подушку и заплакал. Лизонька подошла к нему и, достав платочек, обмакнула его в уголки глаз поэта. Потом осторожно нагнулась и нежно поцеловала Ивана в горячий лоб.

— Господи, Ванечка, почему все так получилось? — спросила она чуть слышным голосом. — Ах, ладно, все, теперь уж ничего не изменить. Прощай же, Ванечка, прощай, миленький мой.

— Постой! — вскричал Безбородко, останавливая уже направившуюся к двери Лизавету. — У меня для тебя подарок имеется.

Он порылся на столе между книг и вытащил небольшую тетрадку, старательно переплетенную и подшитую еще множеством дополнительных листов.

— Это тебе. Стихи. Я для тебя их писал. Думал, на свадьбу подарю. Вот и подарил. На свадьбу, — усмехнулся Иван, подавая Лизоньке заветную тетрадь со стихами.

Та бережно взяла подарок и прижала его к груди.

— Спасибо, — сказала Лиза, после чего спешно покинула бывшего жениха.

Иван вновь откинулся на подушку и тихо заплакал.

— Господи, почто же я так страдаю?

Глава двенадцатая

Всю ночь Иван метался по сбившейся постели, находясь в крайнем бреду. Ему то казалось, что он идет по пустыне и вокруг него ни души, лишь хищные грифы кружат над головой, ожидая, покуда одинокий путник свалится без сил на раскаленный песок, и им можно будет отобедать. Пот градом катился с Ивана, и вся подушка пропиталась им, став мокрой и противной. А то внезапно какая-то невидимая сила переносила молодого человека под землю, прямо в ад, но только вместо пекла в царстве сатаны стоял страшенный холод. Множество сосулек свисало с низких каменных сводов естественных пещер и переходов, испещрявших подземелье. Иван, ежась от нестерпимого холода, шел прямо к трону антихриста, вырезанному из цельной льдины, сверкавшему ослепительной белизной. Антихрист, восседавший на троне, клал на лоб Ивану свою ладонь, и Безбородко ощущал удивительное облегчение, как будто бы все невзгоды и напасти покидали разом его. Однако он не сдавался так сразу, а пытался скинуть со лба проклятую ладонь.

Добрейшая тетушка Аглая Ивановна вновь клала племяннику на лоб холодный компресс и мелко крестила его.

— Господи, дай ему силы, — шептала она при этом.

Лишь под утро Иван впал в забытье, успокоившись и заснув спокойным ровным сном безо всяких сновидений. Так пролежал он в забытьи еще два дня, а потому не смог присутствовать, как обещался генералу, на суде, назначенном в аккурат на следующий день. Гаврилов же, узнав от Ломакина о болезни и крайне тяжелом душевном состоянии своего бывшего письмоводителя, впал в сильнейшее беспокойство, а перед самым судом вообще занервничал сверх меры, что немедленно было замечено его любящей дочерью Софьей. Сонечка не стала ходить вокруг да около, а с пристрастием допросила генерала, в чем заключается причина такого его поведения. Гаврилов сначала робко уходил от объяснений, ссылаясь на некую недостоверность дела, но затем был вынужден признаться во всем и посвятить семейство, состоящее, впрочем, из одной лишь дочери да сидевшей тут же в гостиной купчихи, дальней родственницы генерала, в претензии, предъявляемые ему графом.

— Да как он смеет, этот Драчевский, требовать подобного? — воскликнула в сердцах раскрасневшаяся Софья. — Мы должны немедленно ехать к нему и требовать объяснений!

Ломакин, также присутствовавший при разговоре, заметил, что граф не желает объяснений, а желает лишь дополнительных денег, кроме тех, кои ему причитаются по закону.

— И вы с Иван Иванычем допустили подобное? — тут же набросилась на него дочь боевого генерала. — Вам надобно было отправляться немедленно с прошением в министерство. Или даже, еще того пуще, подать петицию государю. Ведь такое издевательство над человеком, всеми уважаемым и достойным, проливавшим кровь за государя и Отечество, недопустимо!

— Мы, Софья Семеновна, так и порешили сделать, — принялся оправдываться Ломакин.

— Да, дружочек мой, так и порешили, — поддакнул генерал. — И даже уже петицию с Ванюшей составили. Да только у графа и его адвоката Коперника не иначе как в суде свои люди имеются, потому что уж больно скоро они суд назначили.

— Я поеду вместе с тобой и буду защищать тебя! — объявила Софья, которая в этот момент была чудо как хороша.

И, не принимая никаких возражений, впрочем весьма слабых, ведь и Гаврилов, и художник знали твердый характер Сони, она с решительным видом принялась собираться.