Сумерки

— А вот так! Я, как вы справедливо заметили, осудил вас за то, что вы стихи писать бросили. Что же касается свободы, то ее-то как раз, по моему разумению, в России еще мало! Не все еще свободны. И я еду теперь в Петербург, чтобы послужить Отечеству на этом поприще. Я получил в наследство семь тысяч рублей. Деньги небольшие, но мне, ежели жить экономно, на несколько лет хватит. Стало быть, покуда я свободен от нужды, то обращу всю свою энергию в освобождение людей.

Граф откинулся на спинку мягкого сиденья и криво усмехнулся. В глазах его читалось явное недоумение.

— У нас у всех в вашем возрасте, молодой человек, имеются идеалы, — сказал он, оправившись от шока, вызванного словами Безбородко. — Со временем, однако, это проходит. Пройдет у вас, можете мне поверить, сударь.

Драчевский даже сделал ударение на слове «сударь», желая тем самым показать, что отдаляется от Ивана.

Безбородко, однако, заметил, что, рассказывая историю своей супружеской жизни, граф сильно беспокоился и даже выглядел как будто нездоровым. При этом глаза его блестели той самой страстью, о коей он говорил, а бородка взъерошилась и сделала Григория Александровича немного похожим на пиратских капитанов, что так часто изображают в английских романах, столь модных в нынешнее время.

Внезапно ямщик присвистнул, сильно захлестал лошадей и крикнул в оконце, что имелось у него за спиной, в карету:

— Волки! Ваше сиятельство! Волки!

На мгновение граф оцепенел, затем быстро открыл окно кареты и высунулся наружу. Иван тоже кинулся к противоположному окну, силясь разглядеть что-нибудь во тьме. Но широкому полю, устланному белым снегом, со всех сторон к ним бежали тени. Было их немного, но уже заслышался и пугающий душу вой, и казалось, что волков, преследующих карету, без счету.

— Откуда тут волки? — громко спросил Иван.

— А черт их ведает! — вскричал, всунувшись обратно в карету, Драчевский. — Васька, соня, просыпайся живо! — толкнул он в бок мирно спавшего лакея.

Тот тотчас открыл глаза и засуетился.

— Доставай пистолеты! — приказал ему граф. — Иван Иванович, умеете ли вы заряжать? — обратился он к Безбородко.

— Нет, ни разу не делал этого, — признался тот.

— Плохо, молодой человек, плохо! Тогда, если не хотите попасть на зуб волкам, будете держать меня.

Драчевский скинул дорогую шубу, под которой оказалась прекрасная фрачная пара. Лакей вынул из кофра длинную плоскую коробку и раскрыл ее. Внутри коробки лежали два дуэльных пистолета. Граф, взяв оба, вылез в окно почти до пояса и, поддерживаемый за ноги Иваном, прицелился. Раздался громкий выстрел. Лошади заржали, но их перекрыл протяжный злобный вой.

— Попал! — гордо крикнул Григорий Александрович. — В одного попал!

Он вновь выстрелил и вновь попал. Васька уже зарядил и подал ему первый пистолет. Граф долго целился, затем выстрелил в третий раз. Раздался такой ужасный и громкий вой, что по телу Ивана пробежали противные мурашки. Драчевский вернулся внутрь кареты и с явным удовольствием закрыл окно.

— Все! — сказал он. — Все, Иван Иванович. В вожака попал. Волки отстали.

Иван мгновение помедлил, а затем протянул графу руку, которую тот сердечно пожал.

— Простите меня за резкие слова мои, — от чистого сердца повинился Безбородко. — Прошу вас, граф, вновь считать меня своим товарищем.

Глава третья

Аглая Ивановна Безбородко, тетушка Ивана, у которой тот проживал в Санкт-Петербурге, уже некоторое время находилась в приподнятом настроении. Виною тому был ее племянник, а точнее, его будущее, о котором тетушка так усердно хлопотала. Ныне же, наконец, к ее вящему удовольствию, будущее это осветилось из тьмы неизвестности лучезарным светом. Вернее же будет сказать, что тетушкой было после долгих поисков найдено счастье молодого человека.