Сумерки богов

– Или для тебя женская честь – отжившее понятие? – его глаза сверкнули сине-белыми холодными огнями, как где-то далеко сверкает снег на горных вершинах.

И поехало, и понеслось. Вопросы обрушивались, как подлые удары врага, причём Вера была почти уверена, что поведением Киану руководит… любовь. Какой ужас! От такой любви все цветы завянут и скиснет всё молоко. Если это и впрямь любовь, то в ней нет ни капли здравого смысла, а лишь эгоистичные, болезненные, варварские страстишки. Если её отношения с Киану – и впрямь любовь, то в ней океан бессмысленности и бессердечности, коль скоро эта любовь способна прекрасно образованного мужчину превратить в отвратительного недоумка. Сердце Веры затрепетало, как одинокий листочек на дереве, листочек, который вот-вот сорвёт порыв ветра, и Киану затопчет его своими широкими подошвами, а она его зачем-то простит.

– Прости, но я не знаю, что сказать, – кротко ответила Вера, понимая, куда может завести этот разговор.

– Расскажи мне о них.

Ну вот опять! Разумеется, у неё есть прошлое, но оно никого не касается. Почему оно вызывает такой лихорадочный интерес? Чего он хочет? Чтобы она в подробностях рассказала истории тех отношений? Так она уже и сама их толком не помнит, их было-то раз, два и обчёлся. Вера полагала, что забвение предыдущих отношений – непременное условие для счастья отношений зарождающихся.

– Послушай, не подливай ты, ради бога, масла в огонь. Я же не спрашиваю, сколько у тебя было женщин.

– А ты спроси. Не много. Ровно столько, сколько было необходимо.

– Представь себе, мне это неинтересно.

– А мне интересно.

– Дорогой, ты заставляешь меня говорить о том, про что я давно позабыла. Это всё равно что вспоминать сны пятилетней давности.

– Так они были в твоей жизни пять лет назад?

– Киану, прошу тебя. Так ведь и до ненависти недалеко.

– Вот оно что! Уточни, пожалуйста, ради них ты уже готова меня возненавидеть?

– Да нет же, нет, я хочу любить тебя, но… ты не даёшь мне такой возможности, – сказала Вера, а про себя подумала: «Но… если мужчина ухаживает за женщиной и даже считает возможным устраивать ей сцены, то было бы недурно подарить ей цветы, хотя бы из соображений собственного нарциссизма».

– А где цветы? – неожиданно для себя самой спросила Вера.

– В следующий раз – непременно.

– Так может, и свидание с выяснениями перенесём на следующий раз?

Она тяжело вздохнула. В сущности, этот вздох был более чем уместен. Если бы в тот момент кто-нибудь спросил Веру, зачем она, собственно, здесь сидит и чего дожидается, разумеется, она ответила бы, что остаётся с Киану не по принуждению, а лишь потому, что ей самой так хочется, словно она должна была непременно посмотреть развязку.

– Согласен?

Глядя, как бледность покрывает лицо Киану, как он безостановочно скручивает и раскручивает бумажную салфетку, Вера положила свою ладонь на его пальцы, чтобы успокоить их. Киану решительным жестом отдёрнул руку.

– Послушай, Ки, разве в любви нужно задавать столько вопросов, разве нужно так настырно ворошить чужое прошлое?

– Я учёный, я приверженец здравого смысла, следовательно, я привык докапываться до сути вещей.

– Очень мило с твоей стороны, но мне кажется, что моему прошлому ты уделяешь внимания гораздо больше, чем требовал бы простой здравый смысл…

Киану отбросил в сторону салфетку и расслабил руки, потом равнодушно отвёл глаза в сторону, как бы говоря, что его воодушевление поостыло, вопрос исчерпан и более его не интересует. Однако Вера знала, что через мгновение-другое лихорадочная энергия вновь забурлит в нём с удвоенной силой, что эта лихорадка быстро оживит его руки и наполнит нехорошим блеском голубые глаза.

– Даже если я не буду о них знать, – мрачнел Киану, – они не исчезнут из твоей жизни. Мужчине всегда полезно узнать, кто рядом с ним: скромная овечка или развязная пантера, повязывать ей на шею бантик или же надевать ошейник.

По всему было видно, что он хотел выразиться поядовитее.

– А мне казалось, что от допросов, бантиков и ошейников чувства не становятся крепче, наоборот, они… – Вера оценивающе на него посмотрела, – они быстрее проходят.

Соблазн подняться и уйти усиливала назойливость Киану. Чудесный вечерочек он ей устроил. Это не свидание, а странная несообразность, неужели он не понимает, что его слова причиняют ей боль? Скорее всего, нет. В сущности, ему нет дела до чувств других, он не принимает их в расчёт. Скорее всего, он и сам страдает от своего переменчивого настроения, для него самого убогая сцена ревности мучительна. Вероятнее всего, его скандальные выпады в первую очередь служат наказанием ему самому. Каким-то внутренним чутьём Вера полагала, что в его поведении сокрыта возможная внутренняя жестокость. Ревность и невоздержанность, разумеется, не в счёт. Она догадывалась, что законопослушные хлипкие ботаники, без единой мышцы под кожей, могут быть куда более жестокими, нежели мускулистые качки в стиле голливудских боевиков.

– Не думал об этом, – почти выкрикнул Ки.