Сумерки богов

Городской университет стоял в стороне от города. Когда юный Киану впервые увидел его, то был несколько обескуражен, поскольку в воображении молодого человека университет должен был бы походить на здание в историческом стиле, возвышающееся в своём неподражаемом великолепии. Нет, ничего подобного. Здание напомнило Киану большую серую коробку, по чьему-то недосмотру забытую в пригородном парке. Коробку, правда, не картонную, а из стекла и бетона, что по большому счёту никак не улучшало картины. Несколько разочарованно молодой человек смотрел на это далеко не блестящее достижение архитектуры: никаких вам башен, арок, метоп и триглифов, никаких карнизов и пилястр – словом, ничего, что могло бы порадовать его эстетический глаз. Глядя на эту скуку, можно было предположить, что архитектор, проектировавший её, не то чтобы не был знаком с архитектурой в самом лучшем, в самом возвышенном её смысле, но ему даже не попадались на глаза открытки небольших европейских городов, не говоря уже о Риме, Париже, Лондоне или Праге. В общем, ни на классику, ни на модерн не было даже намёка. Какая идея определила эту форму, юноша затруднялся предположить, одно совершенно очевидно: архитектурный шедевр она не напоминала, разве что поликлинику для слепых и слабовидящих. Но может быть, здраво рассудив, маэстро предположил, что обитающие там математики и физики настолько увлечены своими цифрами и расчётами, настолько далеки от прекрасного, что ничего вокруг не замечают. С этим Киану категорически не согласился бы. Всё же в оправдание архитектора юноша предположил: возможно, тот подумал, что любознательность в области физики не может идти рука об руку с художественным восприятием мира, что точные науки – это киты, на которых покоятся лишь факты и истины. К чему, спрашивается, любителям цифр трепещущее чувство понимания прекрасного? Они не порабощены красотой. А раз так, это многое объясняет.

Впрочем, красота мира в эту обитель сдержанности и аскетизма всё же прокралась, и бетонную коробку, отведённую под университет, окружал восхитительный парк, таинственный, просторный и одичавший. Старые располневшие дубы и клёны с обнажёнными корнями и густыми кронами, усыпанными снегом зимой; непокорные раскидистые кусты сирени, источающие дурманящие запахи надежды весной; квадратные и овальные лужайки, затянутые пёстрым бархатом цветов летом; множество тропинок и аллей, пламенеющих багрянцем, устланных листвой и моросящим дождём осенью. Среди этой прокравшейся красоты можно было гулять сколько душе угодно, однако обитатели университетской коробки из стекла и бетона красоты почти не замечали. Или молодому человеку так только показалось. Сам же он на первом году обучения нередко отмечал и чистоту снежной зимней пороши, и стеклянные подтёки наледи на кронах, и кремовое вечернее небо над летним засыхающим клевером, и лимонно-оранжевый свет, падающий на бетонную коробку, и зелёный навес из дубов и клёнов. Со временем мысли Киану всё плотнее переплетались вокруг науки, и он перестал замечать и незатейливый абрис, и красоту парка. Со временем вступает в силу привычка, которая перемешивает в нашем восприятии красоту и полное её отсутствие или же подменяет одно другим.

Правда, один раз в году, в июне, восхитительный полупустой и полудикий парк наполнялся жизнью. По случаю торжественной выпускной церемонии толпы разгорячённой шумной молодёжи заполняли парк со всеми его аллеями и клумбами и особенно площадку перед главным входом. Турникетная дверь непрерывно крутилась, впуская и выпуская счастливую, празднично и взвинченно настроенную юность.

Когда-то Киану был здесь лучшим студентом, чемпионом всех олимпиад и университетской знаменитостью, а после окончания обучения остался здесь же преподавать на кафедре вычислительной физики, здесь же защищал диссертацию. Эту обитель он знал как свои пять пальцев. В этом заповеднике науки и цивилизованности, не имеющим ничего общего с действительностью внешнего мира, в этой другой герметичной вселенной Киану чувствовал себя значительнее и масштабнее. Здесь все жизненные перипетии сглаживались, отходили на второй план, а цена его жизни заметно повышалась, что, разумеется, не могло не радовать. Короче говоря, как только Киану въехал на территорию alma mater и университетские ворота сомкнулись за его спиной, на него сразу снизошёл дух умиротворения и значимости, витающий здесь повсюду.

Киану взглянул на часы, поправил воротник рубашки, манжеты и запонки. До начала ещё полчаса, а крайне возбуждённые выпускники уже сгорали от нетерпения. «Без меня не начнут», – подумал Ки, и эта мысль принесла ему удовольствие. Припарковав машину во внутреннем университетском дворе на стоянке, он взял свой портфель, пересёк площадку, вошёл в святая святых и стал неторопливо подниматься по ступеням лестницы.