Его звали Киану, ему было… Впрочем, совсем неважно сколько ему было лет. Знаете, говорят, что евреи рождаются взрослыми, и это истинная правда. Это их еврейское счастье и их еврейское бремя. А того… другого… то есть третьего… – он запнулся, коснулся рукой лба, словно забыл, что хотел сказать. Его губы плотно сжались, в глубине синих глаз сверкнула какая-то фосфорная частица, и они сразу потухли, помертвели. – Простите, вы не возражаете, если я закажу нам ещё коньяка?
Я видел, как ему трудно, видел, как он хватается за меня, словно безногий за костыль, и уже не мог ему отказать. При взгляде в его странные погасшие глаза во мне зашевелилось нечто вроде сострадания. В эту минуту он не казался мне самоуверенным, как прежде, и я утвердительно кивнул. Александр Петрович махнул рукой официантке и заказал две двойные порции коньяка и ни крошки еды.
– Итак, в один прекрасный день наши герои познакомились, приглянулись друг другу и обнаружили, что не имеют никаких серьёзных препятствий для долгой и счастливой совместной жизни. На первый взгляд, пара как пара, ничего примечательного, – вновь начал Александр Петрович, и его глаза лихорадочно заблестели, руки потянули со стола бумажные салфетки и начали сворачивать из них бумажный шарик. – Встречались они год или около того, и всё бы ничего, но иногда ему казалось, что она смотрит на него откровенно равнодушным оком, и его это огорчало. Она же, в свою очередь, никак не могла понять, что их удерживает друг с другом, тем более что принадлежали они к разным кругам и общих знакомых не имели.
Киану был физиком, занимался наукой, читал лекции в университете на кафедре вычислительной физики, писал уже вторую монографию. Разумеется, невинным агнцем он не был, но и от пороков, от беспорядочных амурных похождений держался подальше, иными словами, юными девами не особенно соблазнялся.
Вера была хирургической сестрой. Когда-то она поступала в медицинский, но не прошла по баллам и стала служить в городской больнице, выхаживая больных после полостных и эндоскопических операций. Становиться доктором она не собиралась, да и вообще была не от мира сего. Казалось бы, с её работой она должна была бы находиться глубоко в реальности, ан нет, девушка оказалась возвышенной и восхищающейся понемногу всем, что имеет отношение к науке, искусству, архитектуре, литературе, математике – словом, к тем вещам, какие в её повседневной работе отсутствовали. Ещё больше восхищали её люди из этих сфер – творцы. Нельзя сказать, что к людям простого труда она относилась предвзято, что её интересовали деньги или она придавала какое-то значение социальным различиям – ни в коем случае, такие предрассудки у неё отсутствовали, – просто с творцами ей было интереснее, что ли… или…
Короче говоря, судьбе было угодно ненадолго сделать Киану пациентом Веры. Этот молодой человек оказался в больнице по ничтожному хирургическому поводу, провалялся месячишко на койке, далее молодость сыграла свою роль, и всё произошло само собой. Киану умел производить впечатление на женщин. Какой он был на самом деле, женщины понимали с некоторым опозданием, однако первое впечатление всегда остаётся нетронутым. Словом, он ей понравился и внешностью, и родом занятий, и она его тоже заинтересовала, поскольку в ней не было ни капли вульгарности. Без преувеличения могу сказать, что это была необыкновенная утончённая натура, лишённая всякого притворства, с простыми и немного наивными для её возраста манерами, но девичья наивность не только простительна, но и до некоторой степени изящна…
Наконец-то на электронном табло появилась долгожданная надпись. На наш рейс объявили посадку.
– Александр Петрович, нам надо поторапливаться, иначе опоздаем на самолёт.
Прилично подогретые коньяком, мы расплатились, вышли из ресторана и начали пробираться сквозь толчею, сквозь начинающийся ажиотаж, бормоча извинения направо и налево.
Самолёт равнодушно катился по взлётно-посадочной полосе, громыхая шасси и дребезжа крыльями. Мой собеседник сидел рядом и молчал, устало прислонив голову к исполосованному дождём окну, в котором трепыхались поеденное ржавчиной бортовое крыло и часть фюзеляжа. Видимо, настырность изменила Александру Петровичу. Но я твёрдо решил не приходить ему на помощь. То, что его место оказалось по соседству с моим, меня нисколько не удивило, да и вообще этот факт вряд ли можно отнести к простому совпадению. Скорее всего, Александр Петрович, без всякого зазрения совести, предусмотрительно позаботился о том, чтобы моё длительное пребывание на борту не оказалось слишком однообразным, а у него появилось больше возможности реализоваться в роли рассказчика. Вот спасибо так спасибо, подкинула мне судьба попутчика – ложку мимо рта не пронесёт. Такие, как он, быстро выдвигаются в первые ряды. Я почувствовал себя как человек, оказавшийся в Помпее во время извержения Везувия: очень хочется убежать и спастись, но это невозможно, ибо бежать некуда. Ничего, кроме досады, эта мысль во мне не вызвала.