Сумерки богов

Но даже от мысли, чтобы спать под одной крышей с бабушкой, её всю трясло. Она хотела ругаться и говорить о том, как эта старая ведьма хотела её смерти и что на рассвете одну из них найдут на носилках с брюхом, полным металла, но Ауда не могла – или не хотела – этого понимать. Губы Дисы сжались, чтобы не выдать дрожь разочарования. Поскольку их родство проходило по крови отца Дисы, уже двенадцать лет лежавшего в могиле, Ауде не представился шанс увидеть тайное лицо Сигрун. Она не видела ярости, презрения, бессердечного пренебрежения. Но даже в таком случае Ауда наверняка восхитилась бы этим. «Мир – это наковальня, – говорила она, – а ты – девственная сталь. Твоя бабушка – молот, посланный богами, чтобы придать тебе форму… а меч куют сильной рукой».

Но, видимо, Ауда всё же услышала что-то в её молчании – отголосок меланхолии. Она мягко пихнула Дису под рёбра острым локтем.

– Ты что, забыла? Ты же забрала себе все владения Колгримы… разве туда не входит та дыра, что она звала домом?

В уголках губ Дисы заплясала улыбка.

– Входит.

– Ну так иди, – сказала Ауда. – А я постараюсь заставить этого волосатого язычника, – ткнула она Хрута, – показать мне свой меч. Ну что, воин? Покажешь даме свои владения?

Хрут оглянулся, улыбаясь под густой бородой.

– А тут есть дамы?

– Я никогда не был с дамой, – сказал его брат Аск.

– А с этой и не будешь! За кого ты меня принимаешь, за шлюху из Франкии?

Всё ещё улыбаясь, Диса встала и направилась восвояси. Когда она выходила из Гаутхейма, ей уделяли уже намного меньше внимания. Несколько человек пожелали ей спокойной ночи, а потом вернулись к алкоголю; ярл Хредель рассеянно махнул рукой, а потом продолжил убеждать Лауфею, что ей нужен мужчина как его сын – хоть и упрямый негодник – ради защиты. Бабушка отреагировала на её уход хмурым выражением лица. Диса дрогнула от злобы во взгляде Сигрун, скрывая это под накидкой. Чтобы успокоиться, она сжала нож за поясом и шагнула в ночь.

Холодный ветер принёс с севера несколько толстых снежинок. Было уже сильно за полночь, и сияющий зелёный свет озарял облака, пока невидимый йотнар плясал между мирами. Диса отвела глаза. Она мало чего боялась, но этот странный огонь, покрывающий северное небо, наполнял ее непонятным ужасом.

Девушка добралась до первого уровня, а потом к аллее у ворот. Втиснутая позади дома Кьяртана Сигурдсона и кузницы – почти всегда пустой и холодной – древняя лачуга Колгримы напоминала хижину охотника, с черепами и оленьими рогами, прибитыми к балкам крыши, и полусгнившими шкурами, натянутыми на забор перед домом. Но Диса видела сходство между этой заплесневелой кучей бревен и соломы и домом Человека в плаще.

Диса не знала, чего ожидать, пока шла к двери мимо забора. Это Нифльхель её детства, туманная обитель троллей и ведьм; именно на логово Колгримы указывали женщины Храфнхауга, когда пытались утихомирить своих непослушных отпрысков. И Колгрима играла свою роль – безумные тёмные глаза, одетая в чёрное, с седыми локонами, не знавшими ни гребня, ни кос. Она не раз угрожала повесить Дису на стропилах, как святочного кабана, и высосать всю кровь.

– Когда я стану такой же безумной старухой, которой мамы пугают детей, а те лишь издеваются? – пробормотала Диса.

– Что? – послышался тихий голос сзади. Диса обернулась, хватаясь рукой за рукоять ножа. Знакомая фигура вышла на крыльцо, оттуда где Кьяртан держал свою наковальню.

– Флоки, идиот, – сказала девушка. – Зачем ты тут прячешься?

– Жду тебя, – ответил Флоки. В восемнадцать он был уже выше отца и перенял стройное телосложение и красивые черты народа своей матери. Она умерла, когда производила его на свет; но, вместо того чтобы возненавидеть, Хредель помнил о цене, которую заплатил за сына и наследника, и всегда держал Флоки при себе. Юноша оставался чисто выбритым – признак неопытности в боях. – Повтори, что ты сказала.

Диса махнула рукой.

– Да ничего. Ты… хочешь войти?

– Уверена?

– Кто знает, сколько трупов детей мне придётся разгребать? А ты сильный.

Флоки улыбнулся.

Вздохнув, она приготовилась и открыла дверь. Жуткий зеленоватый свет замерцал, ничего не раскрывая. Диса перешагнула через дверной проём. У двери стояли кремень, сталь и масляная лампа. Она зажгла свет…

Такого девушка не ожидала. Ни детей с перерезанным горлом, свисающих с крыши, ни покрова из костей на полу, ни странных знаков мелом на стенах. В доме было… чисто. Почти уютно: холодный каменный очаг, кровать, покрытая оленьими шкурами, сундук для одежды, старый березовый ткацкий станок, захламленный стол и стул. В тёплом свете лампы она увидела детали спокойной жизни – жизни, проведённой в качестве посредника между народом, который не ценил её, и чудовищем, которое управляло ими из тени. И внезапно Диса всё поняла. Это было убежищем Колгримы. Сюда она сбегала, когда не могла сносить Гримнира – здесь отражалась мечта самой Колгримы, желание маленькой девочки жить тихо и спокойно.