Сумерки человечества

Собор долго и упорно обстреливали, прежде чем принудили закрывшихся здесь бандитов к сдаче. Следы этих обстрелов были повсюду. Залитый кровью пол, мертвые тела, с контрольной дыркой в голове, лежащие среди обломков, у многих не хватало рук или ног – последствие попаданий крупнокалиберных очередей из пулеметов, насквозь пробивавших кирпичную кладку и не терявших убойной мощности, залетавших внутрь. Фрески облетели или были оббиты от сотрясений или рикошетивших осколков. Большие и высокие колонны, поддерживающие свод над головой, потрескались и местами разваливались. Даже в самом своде были дырки от попаданий гранат, летавших по навесной траектории. Один из пяти куполов, бывших символом города, просел и почти развалил под собой удерживавшие его конструкции, только каким-то чудом не рухнув вниз. Если бы это произошло, собор развалился бы, как карточный домик. Большой и старинный иконостас, сам по себе уже бывший большой исторической ценностью, но хрупкий и постоянно реставрируемый, был пробит пулями во многих местах. В старом дереве были такие дыры, что в некоторые взрослый человек без труда просунул бы голову. За ним, похоже, и держали пленников. Я огляделся. Двое из солдат встали рядом с постепенно растущей кучей оружия, а третий, подобрав РПК из той же кучи, занял позицию рядом с дверью, следя а тем, как бандиты выкладывают оружие. Внутри их еще оставалось человек десять, не считая убитых и нескольких тяжелораненых, не способных самостоятельно двигаться. Раненные, замотанные в быстро намокающие кровью бинты, казалось, ни на что не реагировали, тихо стоная и полностью погрузившихся в мир собственной боли. Почти все, без современной медицинской помощи, не проживут и до следующего вечера. И я сомневался, что даже если военные и согласятся тратить на них лекарства, найдутся достаточно опытные врачи, что сумеют их вылечить.

Почти все врачи погибли еще в первый день катастрофы, когда зомби начали пробуждаться. И в первую очередь это должно было происходить в больницах и поликлиниках, куда приходили или доставляли покусанных или, как тогда считалось, обезумевших людей. Первыми гибли именно те, кто пытался оказать помощь уже обреченным людям. Даже сейчас не у всех появился вполне здоровый цинизм, связанный с трупами людей. Контроль делал каждый, кто не хотел, чтобы бывший друг или родственник неожиданно воскрес, превратившись в злобный ходячий труп. И все равно тела продолжали хоронить, даже в спешке, не думая о том, что мертвецы все равно их отроют и сожрут. Легче было сжигать, до такого состояния, что даже мертвец не найдет в них ничего съедобного, только слишком другая у нас была культура, не привыкли мы так поступать с мертвыми. Даже я сам не могу по-другому. Это ведь самый настоящий ритуал прощания и памяти, пусть даже мир и рухнул. Да и не только возможность дышать делает нас людьми…

Задумавшись, я даже не сразу заметил, что бандитов в соборе почти не осталось. Кроме того, кто уже сдавал военным оружие, у ближайшей ко мне колонны сидели двое, баюкая на руках автоматы и явно не желая расставаться с ними. И их ненавидящий взгляд, уткнувшийся мне в спину, стал почти осязаемым, когда я обратил на них внимание, не реагировать на него было себе же хуже. Кто знает, может сейчас взбредет одному из них погибнуть геройской смертью, вместо того, чтобы гнить в постоянном заключении на положении бесправной рабочей силы, а ближайшим из тех, кто его победил, оказываюсь именно я. Даже делать ничего не надо, только чуть удобнее перехватить автомат и всадить мне очередь в спину. С такого расстояния даже слепой не промахнется. Поведя плечами, как бы сбрасывая с себя этот взгляд, я отошел обратно к солдатам, охранявшим оружие. Снизу, по лестнице, как успел заметить, проходя мимо, поднимались еще несколько человек с белыми повязками на правой руке, на которых красовался красный крест. Значит, про пленников не один я помнил.

Вот, наконец, и эти двое поднялись и направились сдавать оружие. Бросили в общую кучу свои автоматы и пистолеты, подняли вверх руки и направились к выходу. Я притормозил одного из них и задал единственный интересовавший меня вопрос:

– Где пленники?

Бандит смерил меня презрительным взглядом, но ничего не сказал, только приподнял от лица маску респиратора и смачно сплюнул мне под ноги. Посчитав свое дело сделанным, он спокойно направился дальше к выходу. Разозлившись, я схватил его за плечо и резко развернул к себе лицом.

– Я вроде как с тобой разговариваю! – на уважение к собственной персоне со стороны пленного бандита, как мне казалось, я имел полное право рассчитывать. Только сам он, напротив, так совершенно не думал. И стремился доказать это на ярком примере. Обыскать его не успели, поэтому он бросил в кучу только то, что хотел бросить. Кроме оставленного автомата и пистолета у него в разгрузнике оказались еще кое-какие вещи, способные нанести вред ничему не ожидавшему человеку. В частности, остро отточенный охотничий нож.