Сумерки Европы

Напряженность первыхъ переживаній отъ предвидимаго упадка ново-европейской культуры была впослѣдствіи заслонена событіями объективно болѣе катастрофическими и субъективно несравненно ближе задѣвающими — постигшими Россію; при чемъ обѣ линіи упадка не только были смежны въ пространствѣ и во времени, — онѣ еще связаны въ своемъ существѣ и потому одна невытѣсняема другой. Я однако старался выдѣлить и прослѣживать изолированно западно-европейскую нить, чтобы не затерять ея въ клубкѣ непосредственнѣе захватывающихъ и конкретнѣе намъ наглядныхъ русскихъ дѣлъ. Закаленныя души, испытавшія россійское бѣдствіе, безпристрастнѣе и, можетъ быть, безпощаднѣе могутъ подойти и къ западно-европейскому упадку. Кто знаетъ, не служитъ ли вмѣстѣ съ тѣмъ его переживаніе и созерцаніе, все же вѣдь отвлеченное, хотя и эмоціональное, — нѣкоторымъ успокаивающимъ разрядомъ въ пронизывающихъ до послѣднихъ глубинъ потрясеніяхъ русской дѣйствительности.

Во всякомъ случаѣ не только сплетаются судьбы Европы и Россіи, но и общими для нихъ являются иные выводы и уроки. Есть европейскія слабости, нагляднѣе провидимыя на русской дѣйствительности, — ихъ я не затрагивалъ; есть и русскія бѣдствія, ярко освѣтимыя европейскими дѣлами. Къ таковымъ я отношу и разрушительную силу идейнаго максимализма. Это положеніе является однимъ изъ послѣдствій той же исходной интуиціи, которая въ другихъ своихъ предвидѣніяхъ можетъ быть сочтена уже наглядно подтвержденной событіями; думаю, что будетъ признано подтвержденнымъ событіями и это положеніе, хотя еще и неосознанное съ одинаковой ясностью, какъ другія. Если эта книга посодѣйствуетъ укрѣпленію этого убѣжденія — она исполнитъ свое основное практическое назначеніе, ибо тогда оправданность предвидѣній послужитъ и усвоенію урока.

Но, впрочемъ, задача ея не въ поученіи, а въ пониманіи, не въ морали, а въ освѣщеніи. Она многимъ будетъ непріятной и многихъ можетъ задѣть. Охотно я бы этого избѣжалъ, тѣмъ болѣе что задѣвать приходится могучіе коллективы, наслѣдниковъ великаго прошлаго, носителей прекрасной культуры; тѣмъ болѣе, что задѣвать приходится составныя части и факторы той самой европейской культуры, которую любишь и которой дорожишь. Но что же изъ того? Передъ лицомъ несказанныхъ страданій и роковыхъ угрозъ было бы не только малодушно и ничтожно, было бы просто оскверненіемъ величія переживаемаго — дипломатическими уловками — прикрывать свою правду. Въ обвалѣ и смятеніи устойчивость можно найти только созерцая правду неотступнымъ взглядомъ, только непреклонной волею ей служа.

17 іюля 1922.

ВВЕДЕНІЕ СУМЕРКИ ЕВРОПЫ [1] (1914 г.)

Сумерки сгущаются надъ Западной Европой. Изъ сверканія небывало яркаго дня современной культуры, восторженно возносившейся, казалось, въ безграничные просторы, она безъ переходовъ погрузилась во внезапно разверзшуюся жуть.

Я говорю не о всей Европѣ, — только о Западной Европѣ, только о томъ сравнительно небольшомъ полуостровѣ на тѣлѣ материковъ, на который стеклась, задержанная морями, и напряглась сила, расцвѣло творчество современнаго человѣчества; на которомъ выросла европейская культура, — подобно тому какъ нѣкогда въ меньшихъ масштабахъ тогда еще небольшого міра, на другомъ полуостровѣ, на другомъ географическомъ остріи собралась и разрядилась великая культура Эллады.

Различны — и даже противоположны — судьбы государствъ, которыхъ жребій общихъ міровыхъ, и частныхъ для каждаго, движеній связалъ въ одинъ узелъ современной войны; различны горизонты, открывающіеся для каждаго. Но страннымъ, на первый взглядъ, образомъ — болѣе родственнымъ вырисовывается грядущее не тѣхъ участниковъ войны, которыхъ связываютъ союзныя въ ней отношенія; болѣе близкой рисуется мнѣ судьба тѣхъ государствъ, которых ь связываетъ многовѣковая общность исторіи, хотя бы они и находились во враждебныхъ рядахъ. Такъ, значеніе войны для дальневосточной Японіи рѣзко и въ корнѣ отличается отъ ея значенія для европейскихъ державъ, хотя и союзныхъ ей; такъ, даже и для Россіи, державы европейской, но раскинувшейся и на Азію, перспективы войны иныя, чѣмъ для странъ Западной Европы. Я и буду говорить только объ этой послѣдней, въ смертельной борьбѣ сохраняющей своеобразное единство, заранѣе подчеркнувъ, что къ Россіи излагаемыя соображенія имѣютъ лишь весьма частичное отношеніе.

I