- А ты мне погадаешь? - спрашивает хозяйка и пропускает меня.
- Карты тебе все скажут, - говорю я, проходя внутрь и садясь на пол у огня.
Женщина протягивает мне ломоть хлеба и говорит:
- Скоро муж придет, но ты не пугайся, он тебя не прогонит.
Я молча жую хлеб и усмехаюсь своим мыслям. Через некоторое время приходит муж - злой и грубый человек, который с порога начинает кричать, что ему надо дать еды, а незваных гостей прогнать. Женщина мечется, не зная, как успокоить и мужа, и младенца, и, наконец, поставив на стол еду с кувшином вина, и укачав ребенка, добивается временного затишья. Муж, поев, уходит за стенку, а молодая хозяйка, отдав ребенка появившейся откуда ни возьмись свекрови, садится рядом со мной на пол и шепчет:
- Погадай мне. Я хочу знать, что будет со мной и моей семьей.
Я приглушенно смеюсь и, раскладывая карты, говорю:
- И это ты называешь семьей? Эх, странная ты женщина, если считаешь, что это и есть на самом деле твоя любовь. Слушай, что говорит тебе цыганка. Тебя ждет впереди много смертей, но не пугайся. После того, как ты потеряешь этот дом и этого мужа, ты встретишь свою любовь. Пройдет немного времени и у тебя будет совсем другой дом и настоящая семья...
Мои слова прерывает крик ребенка и недовольный голос хозяина:
- Эй, иди уйми младенца!
Я, слыша это, ухмыляюсь и, собирая карты, говорю:
- Иди, иди. Ему недолго уже осталось так командовать.
А после этого я вижу, как провела ночь в сарае этого дома, как рано утром ушла, а хозяйка дала мне с собой еще небольшой кусок хлеба и пожелала удачи. Но мне было все равно - я знала все о своей жизни наперед и видела, какая именно мера удачи ждет меня впереди.
Интересно, что отсюда мне дали увидеть дальнейшую судьбу этой женщины, которая, спустя несколько столетий стала моей подругой. Действительно, как я и предсказывала, очень скоро она овдовела, ее свекровь умерла, и ее дом сгорел при пожаре. Она не знала, куда ей идти с маленьким ребенком на руках и в полном отчаянии попросила приюта в каком-то довольно богатом доме, хозяином которого был молодой вдовец. Они полюбили друг друга с первого взгляда, и, поженившись и родив еще двоих детей, прожили в мире и согласии долгие годы.
***
- Знаешь, - прервала я свой рассказ, - я заметила, что когда я вспоминала эту жизнь, я совсем не устала, как это бывало при воспоминаниях некоторых других, а наоборот, даже немного набралась от нее сил. Такое впечатление, что эта цыганка настолько не была ни к чему привязана, что я смогла как бы почувствовать эту легкость, пролетевшую сквозь века и понять, каково это жить ни о чем не беспокоясь.
***
И вот, я вижу себя идущей среди военных шатров. Горят костры, около которых сидят усталые люди с оружием, а я хожу среди них и всматриваюсь в лица. Затем около одного из костров я останавливаюсь и соглашаюсь погадать какой-то женщине, которая, предлагая мне поесть, просит рассказать ей про ее воюющего жениха. Я сажусь и уже почти знаю, что спустя несколько минут какой-то солдат подойдет к твоему шатру, который стоит всего в десятке шагов от меня, и доложит тебе, что неизвестная цыганка сидит у костра и гадает.
Ты выходишь, откинув полотняный край палатки, и, видя меня, говоришь:
- Цыганка, а мне ты погадаешь, или ты уже забыла того, кто подарил тебе твой перстень?
Я улыбаясь захожу в твой шатер, сажусь на пол и говорю:
- Цыганка никогда ничего не забывает и никого не обманывает. Я сказала тебе, что сама найду тебя во время страшной войны. И вот я пришла.
А дальше я вижу, что провела в твоей палатке несколько недель, как раз до того момента, как началось то большое наступление, в котором тебя должны были ранить.
Я вижу, как несколько раз танцую для тебя свой танец с кастаньетами, как гадаю о том, что исход этого сражения будет печален, и о том, что в будущем ты одержишь много побед. А потом я вспоминаю, что ты хочешь меня удержать и предлагаешь мне идти в какой-то далекий город, в котором нет этой войны, и ждать тебя там. Но я только качаю головой, потому что ты хочешь удержать в руках ветер. Я закутываюсь в шаль и оставляю тебя наедине с твоей судьбой, которая уже уготовила тебе и сильное ранение, и одинокую почетную старость. А я иду сквозь дым костров и знаю, что буду, как и прежде гадать на тебя, и, как и прежде буду думать, что это вовсе не любовь была между нами, а только почему-то выпали совсем одинаковые карты при такой разной судьбе.
И вот, уже проходит очень много лет. Я вижу себя древней старухой с седыми космами волос, выбивающимися из-под грязной повязки. Я сижу на городской площади среди уже совсем другого табора, к которому я вероятно когда-то давно прибилась, путешествуя по послевоенным дорогам этой страны. Я сижу, а вокруг меня собрались мои собратья разного возраста, желающие уже в который раз послушать историю, которую я им расскажу. Я размахиваю у них перед глазами узловатой рукой с дорогим перстнем и скрипучим голосом говорю: