Сумерки в полдень

Хорошо одетые молодые люди, встретившие Антона в большом сумрачном вестибюле, спросили, что ему надо и кто он такой, и тут же стали трясти руки: его давно ждали, за него беспокоились, хотя встретить в порту не догадались. Один из них позвонил кому-то и сказал почти торжествующе:

— Карзанов явился!

Антон не слышал, что отвечали, но видел, с какой готовностью парень, державший трубку возле уха, кивал головой, приговаривая:

— Оки-док, оки-док — хорошо, хорошо.

Затем двое молодых людей провели Антона в просторный и еще более сумрачный зал с антресолями на уровне второго этажа.

— В том углу — полпред, — сказал один из сопровождающих, — но сейчас он в Женеве, а в этом углу — советник, в том — первый секретарь и в том — первый секретарь, а там — зал приемов с зимним садом, а там…

Они подвели его к высокой двери в углу.

— А тут Андрей Петрович Краевский, советник, сейчас он за главного.

Антон положил ладонь на большую бронзовую ручку и нажал. Человек, сидевший за столом, разговаривал по телефону, и Антон невольно подался назад. Тот, однако, увидел его и, не прерывая разговора, жестом поманил к себе, подал через стол большую руку и показал на стул, стоявший у стола. Андрей Петрович был широкоплеч и широколиц, моложав, хотя не молод, его темные, поредевшие и сильно отступившие на висках волосы уже посыпал иней седины, и крупный рот при разговоре и улыбках сверкал золотыми подковками. Опустив трубку на рычажок, Андрей Петрович поставил локти на стол и, положив длиннопалые кисти одна на другую, оперся на них подбородком.

— Долго вы, однако, добирались до Лондона, — сказал он скорее с недоумением, чем с упреком. — Что случилось?

— Меня задержали в Берлине.

— Зачем?

— Сначала из-за сборища в Нюрнберге, потом из-за поездки Чемберлена к Гитлеру. Двинский — это советник полпредства в Берлине — хотел, чтобы я помог моим друзьям, работающим там, в одном деле…

— Как это они не задержали вас еще? — проговорил Андрей Петрович с усмешкой. — Ведь Чемберлен снова отправляется к Гитлеру.

— Снова отправляется к Гитлеру? — удивился Антон, забыв, что в Берхтесгадене договорились о второй встрече, хотя время и место ее не назначили. — Зачем?

— Вероятно, затем, чтобы сообщить Гитлеру, что чехословацкое правительство согласилось отдать Судетскую область Германии.

— Оно все же согласилось на это?

— Да, согласилось, — коротко и осуждающе подтвердил советник. — Согласилось, хотя мы обещали Праге помощь.

— А чехословацкий советник в Берлине, — проговорил Антон, — пришел к Двинскому, плакал и говорил, что только наша помощь может помешать этому.

— Их посланник в Лондоне тоже плакал и говорил, что надеется только на нас, а в Праге все-таки решили, как хотел Чемберлен.

— А как же французы? — спросил Антон. — Неужели они тоже не сопротивлялись?

— Сопротивлялись, да еще как, — ответил Андрей Петрович с издевательской ухмылкой. — Когда Чемберлен, как рассказывали нашим друзьям свидетели, сказал приглашенным в Лондон Даладье и Боннэ, что он принял требования Гитлера, французский премьер чуть было не выдернул последние волосы на своей и без того почти лысой голове. «Франция будет воевать на стороне Чехословакии! — воскликнул он. — Франция будет драться!» Тогда Чемберлен сказал французам, что им придется драться одним, без Англии, и Даладье застонал: «Но мы же связаны с Чехословакией договором!» Не без ехидства Чемберлен напомнил, что Франция связана договором и с Россией: не собирается же она воевать и за Россию? Французы капитулировали, хотя Даладье не упустил случая снова дернуть себя за редкие волосы и с пафосом воскликнуть, что история осудит их.

— А эти митинги и демонстрации в Лондоне не остановят его? — с надеждой спросил Антон. — Я видел митинг на Трафальгарской площади…

— Не думаю, — перебил его Андрей Петрович. — Митинги и демонстрации редко оказывают на здешнее правительство влияние. Чемберлена осуждают за сговор с Гитлером не только на митингах, которые проводят рабочие организации, но и в парламентских кругах, а он ведет себя, как ловкий делец, сумевший заключить большую и выгодную сделку.

— Почему?

— Да потому, что сделку одобряют те, кто сделал его премьер-министром.

— «Кливденская клика»? — предположил Антон, вспомнив разговор с Фоксом и Чэдуиком в поезде по пути в Мюнхен.

— Не только она, — сказал Андрей Петрович. — «Кливденская клика» — часть той богатой и влиятельной верхушки, которая фактически правит страной, хотя и находится за кулисами.

— Неужели эта верхушка так умело прячется, что о ней никто ничего не знает?

— Ну, это преувеличение, — возразил Андрей Петрович. — О ней многое известно, хотя, конечно, не все, и вам, в частности, придется вместе с Грачом, Звонченковым и Горемыкиным заниматься ею.

— Этой верхушкой?

— Да, ею тоже. Нельзя понять политику правительства — а это наша первая обязанность, — не узнав, чего хочет эта верхушка.

— А как это узнаешь, если она прячется?