Сумерки в полдень

— Законный вопрос, — одобрительно произнес Андрей Петрович, сверкнув золотом зубов, и стал рассказывать, что для этого нужно изучать страну, ее экономику, политическую жизнь, партии, заводить знакомства во всех слоях общества, много читать, много встречаться, разговаривать.

Антон внимательно слушал, изредка наклоняя голову. В Москве он просмотрел несколько толстых папок — их называли «досье» — с вырезками из газет, копиями сообщений и длинными докладами на папиросной бумаге, в которых содержалась масса отрывочных, часто мелких и противоречивых сведений. Требовалось время, чтобы разобраться в них и как-то классифицировать. Времени у Антона не было, и руководитель отдела, понимая его затруднение, великодушно разрешил: «Ладно, поедете в Англию, на месте быстрее разберетесь, что к чему».

— А главная наша задача, — заключил Андрей Петрович, — искать друзей, делать друзей, пестовать дружбу.

— Делать друзей?

— Да, да, делать друзей, — повторил Андрей Петрович. — Общаться с людьми, помогать им понять наши стремления, находить соприкосновение интересов, убеждать содействовать достижению общей цели. Цель эта, как вам, наверное, говорили уже не раз, — мир. Она понятна каждому и дорога каждому. Ведь так?

— Так, — согласился Антон.

— Вы как сходитесь с людьми, — спросил его Андрей Петрович, — трудно или легко?

— Это зависит от людей. Иногда трудно, иногда легко.

— Ну с англичанами будет трудно, — сказал Андрей Петрович. — Они сдержанны в общении друг с другом, а с иностранцами особенно. В личные дела других не лезут, в свои не пускают. Порою с ними почти невозможно заговорить: сидят часами в купе поезда, стиснув губы или делая вид, что читают, и сосед не осмеливается даже слово сказать. Могут промолчать так несколько часов подряд, и никто не чувствует неудобства.

— Странный народ.

— Во всяком случае, непохожий на нас.

— В Берхтесгадене один англичанин пытался познакомить меня с нравами и характером своих соотечественников, — сказал Антон.

— Кто это?

Андрей Петрович с явным удовлетворением отметил, что этим англичанином оказался известный журналист и член парламента Барнетт, и благосклонно улыбнулся, узнав, что тот пригласил Антона заглядывать в его оффис, когда появится в Лондоне.

Несколько смущенно, чтобы не показаться хвастливым, Антон рассказал, что там же, в Германии, он познакомился с Эриком Фоксом, который, прощаясь с Антоном в поезде перед выходом на берлинском вокзале после поездки в Берхтесгаден, дал свою визитную карточку и приглашал заходить к нему в любое время.

— И это очень хорошо, — одобрил Андрей Петрович, взглянув на Антона с веселым интересом. — Обязательно встречайтесь с ним, беседуйте, пригласите пообедать — на это дело дадим вам деньжонок. Человек он, безусловно, информированный, хотя иногда просто диву даешься, откуда и как добывает свои сведения о том, что делается за правительственными кулисами.

За спиной Антона кто-то снова открыл дверь — ее уже открывали дважды, заглядывая в комнату и недовольно вздыхая, — и Андрей Петрович снова проговорил: «Сейчас, сейчас». Антон поднялся. Пожимая его руку, Андрей Петрович спросил, как он устроился. Антон ответил, что, в общем, ничего, но отель, который рекомендовали ему еще в Москве, оказался не только дорогим, но и дрянным. Андрей Петрович поспешил заверить, что отели в Лондоне все дороги и почти все дрянные, и посоветовал пока оставаться в «Уэст-паласе».

— Сейчас мы не можем дать вам время на поиски жилья, — сказал он. — На это потребуется не меньше месяца, а нам нужен работник сразу же. Людей у нас мало, очень мало…

— Я готов приступить к работе хоть сейчас.

— Сейчас не надо, а завтра приходите.

С помощью тех же молодых людей, которые встретили его в вестибюле, Антон нашел комнату, где работали Звонченков и Горемыкин. Одетый и остриженный по английской моде, Звонченков был и по-английски худ, и его впалый живот обтягивал утепленный жилет. Он вяло пожал руку Антона, назвав себя невнятной скороговоркой, и пожалел, что не может представить ему Горемыкина, еще не вернувшегося с какого-то не то приема, не то обеда. Антон сказал, что знает Мишку Горемыкина по университету, вызвав на худом и бледном лице Звонченкова явное недовольство: тот не одобрял ни панибратства («Мишка») среди дипломатов, ни личной близости. Стараясь не растрачивать драгоценное время на пустяки и ненужные разговоры, Звонченков показал Антону на стол в простенке, за которым ему предстояло работать, и деловито посоветовал сегодня не утруждать себя, а посмотреть Лондон. Не дожидаясь ответа Антона, он вернулся за свой стол у высокого окна, выходившего в маленький, но густой сад соседнего дома.

В вестибюле Антона остановил дуркипер — привратник — Краюхин.

— Вы Карзанов? — спросил он и, услышав подтверждение, достал из ящика стола несколько конвертов, перетянутых резинкой. — Тут вам почта. Доставлена из Москвы…