Сумерки в полдень

— Что может случиться? — грозно и требовательно произнес Джо Леннокс. — Что? Двадцать четыре года им никто не интересовался, а теперь вдруг понадобился. И даже ни слова родителям, куда и на сколько уходит…

— Вернется, конечно, — поспешила успокоить отца Пегги. Она посмотрела на родителей с веселой улыбкой и предложила: — Давайте-ка все-таки пить чай.

Хрупкая и стройная, она легко скользнула за деревянную перегородку, которая отделяла жилую комнату от кухни, и шепотом сказала что-то скрывавшимся там сестренкам, заставив их захихикать. Родители посмотрели в ту сторону, и Антон увидел, что в синих, но уже потускневших глазах матери было столько любви и жалости, что у него заныло сердце.

Пегги принесла чайник и две чашки — Антону и себе. Затем села рядом с Антоном и, помешивая ложечкой чай, устремила синие глаза на чашку. Ее щеки алели, будто светились изнутри.

В это время все услышали, как кто-то осторожно открывал дверь, словно намеревался застать обитателей врасплох, и они насторожились. Дверь распахнулась, на пороге появился солдат. Он вскинул вытянутую ладонь к краю лихо сдвинутого на правое ухо берета.

— Рядовой его величества королевы гусарского полка Томас Леннокс! — отрапортовал он. — Прибыл домой для последней ночевки перед отправкой на действительную военную службу.

— Том! Том! — вскричали мать и Пегги, бросаясь к нему.

Девочки, сидевшие на кухне, вбежали в комнату с восторженным визгом:

— Том! Том пришел!

— Ох, Томас, какой же ты красивый! — воскликнула мать, с восхищением осматривая сына.

Тот одернул зеленоватую суконную куртку и щелкнул каблуками тяжелых армейских ботинок, вытягиваясь перед матерью и сестрой. Он только сейчас увидел за столом постороннего и, перестав дурачиться, смутился. Отбросив к стене длинный узкий мешок с лямками и кинув на него шинель, висевшую на руке, он вопросительно уставился на Антона.

— Познакомься, Том, — сказала Пегги. — Это мистер Карзанов из русского посольства.

Томас прошагал, топая коваными ботинками по бетону пола, и подал Антону руку.

— Рад, — сказал он коротко. — Вы давно у нас?

— Где? Здесь? — переспросил Антон, оглядывая комнату. — Или в стране?

— В стране.

— Нет, недавно.

— Ну, как вам понравилось?

— Ничего, более или менее. — Англичане любили спрашивать иностранцев о своей стране, и Антон уже научился отвечать коротко и неопределенно.

— Да, более или менее, — повторил Томас с усмешкой. — Кому более, а кому менее.

Он помолчал немного, внимательно рассматривая Антона беспокойными и сердитыми, как у отца, глазами.

— У вас там, дома, то же происходит? — спросил он наконец, не отрывая пытливого взгляда от лица гостя.

— Что то же?

— Безработные роют траншеи, чтобы было где прятаться на случай бомбежек, а их сыновей одевают в походную форму, чтобы отправить в воинские части.

— У нас нет безработных, — сказал Антон.

— А кто же роет траншеи?

— Я думаю, у нас траншей не роют.

— Вы не боитесь нападений с воздуха?

— Мы не ожидаем их, — возразил Антон. — И не верим, что в Берлине решатся на это, если все мы — Англия, Франция, Чехословакия и Советский Союз — выступим согласованно и смело против Гитлера. Его генералы боялись и боятся войны на два фронта больше всего на свете, и они не позволят ему начать ее.

— Если бы выступили все вместе, — проговорила Пегги с сомнением, — если бы все вместе…

— Вы что, не верите? — спросил Антон.

— Я-то еще не знаю, верить или не верить, а вот другие не верят.

— Кто же эти маловеры?

— А вы не выдадите меня?

Антон взглянул на Пегги и отрицательно покачал головой.

— Ни мистер Макхэй, ни мистер Хартер не верят в это. Даже Фил не верит, что наши большие шишки захотят действовать вместе с вами или чехами против Гитлера.

— Тогда зачем же они одели Тома в солдатскую форму? — удивленно вскричал Джо Леннокс. — И зачем призывают его на воинскую службу?

Пегги подняла и опустила худенькие плечи.

— Этого я не знаю, папа.

— Ну, а эти твои… Макхэй, Хартер… знают?

— Знают или не знают, — досадливо проговорил Томас, — а мне приказано завтра явиться в казармы полка для прохождения службы. Если не явлюсь, военный трибунал.

— Завтра? Уже завтра? — с тревогой воскликнула мать.

— Я же сказал, что прибыл домой для последней ночевки.

— Я думала, ты шутишь, Том…

— Нет, мам, мне не до шуток, — произнес Том. — Не хочу вас пугать, но нам сказали, что война может начаться в любой день, даже в любой час.

— О боже мой! Да как же это так?

Томас обнял мать за плечи, ласково прижал к себе.

— Ничего, мам, не волнуйся. Мы же не одни в таком положении. А я, по крайней мере, теперь буду жить, одеваться, питаться и даже, как мне сказали, пить пиво за счет его величества короля Джорджа Шестого.

— О Том, ты опять шутишь!..

— А что остается, мам? И в самом деле, одним ртом меньше, и нашей Пегги будет легче содержать на свое маленькое жалованье большую семью.

— Перестань, Том! Прошу тебя, перестань! Как ты можешь так говорить?