Сумерки в полдень

Антон и Елена пробились сквозь толпу на платформе и оказались первыми в купе, но почти тут же вслед за ними вошли три женщины с девочкой-подростком и двое мужчин. Мужчины помогли соседкам поднять и разместить их чемоданы и свертки в сетке над головой, но в разговор не вступили, ограничившись вопросом: «Смею помочь?» — а женщины благодарностью: «Спасибо». И когда поезд пошел, сначала ныряя в черные туннели, а потом, вырвавшись на просторы осенней равнины, женщины разговаривали только между собой, а мужчины — друг с другом. Говорили тихо, полушепотом, не столько скрывая разговор от других, сколько стараясь не мешать им.

Антона и Елену разделял проход, они не могли перешептываться и не осмеливались говорить громко, поэтому молча смотрели в окно. Перед ними расстилалась сельская Англия с залитыми дождем зелеными полями, изредка мелькали поселки, домики, крытые красной черепицей, начавшие редеть, но еще золотые рощи и перелески, с мокрыми дорогами, блестевшими, как мелкие тихие речки. Осеннее тяжелое небо временами опускалось низко к земле, наваливаясь своим грузным мохнатым брюхом на поля и рощи, или поднималось ввысь, оттого в купе то темнело, мрачнело, то становилось светлее и радостней.

Антон почти сразу узнал мужчину с высоким лбом, глубоко запавшими глазами и мертвенно-бледными щеками, испещренными черными точками. Это был Артур Хартер, с которым он познакомился у Фила Беста и которого затем видел на демонстрации. Теперь Антон знал, что Хартер руководил союзом горняков и был одним из зачинщиков и организаторов их забастовки, которая потрясла Англию десять лет назад. И, встретив его взгляд, он улыбнулся. Хартер ответил улыбкой и, поменявшись с соседом местами, сел рядом с Антоном.

— Мы, кажется, встречались у Фила Беста?

— Да, встречались, мистер Хартер.

— Вы ведь из русского посольства, не так ли?

Антон подтвердил и спросил, в свою очередь:

— А вы участвовали в демонстрации и вас арестовали? Как же вы оказались на свободе?

— О, с такими, как мы, полиция не желает связываться, чтобы не вызвать лишнего шума, — ответил Хартер. — Макхэя, Беста и меня через час выпустили. И даже извинились, по недоразумению, мол, хотя это «недоразумение» повторяется довольно часто.

— А теперь вы куда?

Хартер кивнул головой куда-то по ходу поезда.

— В «черную зону».

Недоумевающий взгляд Антона заставил соседа понимающе усмехнуться.

— Вы, наверно, еще не знаете, что «черной зоной» англичане зовут северо-западную часть страны между Манчестером и Ливерпулем. Это наша кузница, и не только кузница — это мастерская Англии в самом широком смысле слова.

— А почему она зовется «черной зоной»?

— Потому что черна с виду. Черны заводы и фабрики, черны города и поселки, черны даже деревья.

Он замолчал, нахмурившись, его бледное лицо потемнело, и в уголках рта прорезались глубокие и горькие складки. Помолчав немного, он спросил, далеко ли едет Антон. Антон ответил и представил Хартеру свою спутницу. Церемонно поклонившись Елене, Хартер попросил разрешения представить им своего соседа и друга Тоффата. Присмотревшись, Антон отметил, что Тоффат, хотя и был значительно моложе Хартера, походил на него своим синевато-бледным лицом: угольная пыль, набившаяся в поры кожи, была неустранима, как татуировка. Шахтерское прошлое оставило на их лицах неизгладимый след.

— Значит, вы все же готовитесь к эвакуации детей? — спросил Тоффат, посматривая с улыбкой то на Антона, то на Елену.

— Власти требуют, чтобы мы готовились.

— Значит, власти хотят, чтобы и вы беспокоились, — заключил Тоффат и откинулся на спинку дивана, внимательно посматривая на Антона.

— Вы думаете, что они хотят лишь этого?

— Без-ус-лов-но! — резко отчеканил Хартер. — Только этого. Они не собирались и не собираются воевать с Гитлером.

— Но большие приготовления…

— Большие приготовления — это часть большого обмана, — перебил Антона Хартер. — Все эти месяцы они нагнетали страх перед немцами, как того и хотел Гитлер, расписывали его силу и бессилие тех, кто противостоит ему, и добились наконец того, что многие поверили не только в неизбежность войны, но и в то, что она будет сокрушительной для противников Германии.

Раздражение, охватившее его, взволновало Хартера, он закашлялся. Кашлял тяжело, долго, лицо его стало землисто-темным, слезы, катившиеся из глубоко запавших глаз, оставляли на щеках влажные бороздки.

— Не большие приготовления, а большой обман, — повторил он, перестав кашлять.

Тоффат, желая, видимо, перевести разговор на другую тему — дамы, перестав шептаться, уже посматривали в их сторону с тревогой и опасением, — спросил Елену, давно ли она в Англии. Елена, ответив, поинтересовалась, зачем они едут в «черную зону».

— Потолковать с нашими друзьями-металлистами, — с готовностью признался Тоффат.

— А у вас много друзей?

— Не очень, — сказал Тоффат, хитро усмехнувшись. — Тысяч сто, сто двадцать.

Елена удивленно подняла брови, и ее большие карие глаза стали еще больше.

— Тысяч сто двадцать? Вы шутите, мистер Тоффат.

— Вовсе нет! Может быть, даже немного побольше. Не так ли, Артур?