Сумерки в полдень

— Да, никак, — неторопливо подтвердил Дровосеков. — В отличие от лондонцев, восторженно приветствовавших «миротворца», банкиры и бизнесмены не поддались ажиотажу и не стали играть на повышение. Банкир, с которым я разговаривал вчера, сказал: «То, что мы пережили в последние дни, мистер Дровосеков, — это искусственный бум в политике, и, как всякий искусственный бум, он скоро лопнет. Политики рискуют репутацией, мы — деньгами, а это важнее».

— Горняки Южного Уэльса и машиностроители в Лидсе приняли резолюции, осуждающие мюнхенский сговор, — сказал Сомов, поднявшись со стула. Он постоял немного, оглядев соседей, и добавил: — Вчера вечером Хартер организовал большой митинг протеста в Глазго, на котором выступил и Макхэй. Резолюция митинга называет мюнхенское соглашение предательством и клеймит позором.

— Мэйсон выступил в своем избирательном округе, — сообщил Ракитинский, едва Сомов умолк.

Советник повернулся к нему.

— И что же сказал Мэйсон?

— Он сказал, что Чемберлен капитулировал перед диктатором и что Англия обеспечила себе мир максимум на шесть месяцев, а не на время целого поколения, как изволил заявить об этом премьер-министр, — ответил Ракитинский с явным удовлетворением: он считал Мэйсона своим другом. — Мэйсон возложил ответственность за капитуляцию на «внутренний кабинет» и на людей, окружающих премьер-министра, особенно на Вильсона; они ничего не смыслят в международных делах, но зато дают советы, совпадающие с желаниями Чемберлена.

— Лейбористка Эллен Уилкинсон также резко осудила мюнхенскую сделку, — проговорил Сомов, снова поднимаясь и победно оглядывая соседей. После неудачной попытки уговорить Бэвина встретиться с Курнацким он старался доказать всем, что хорошо связан с лейбористами и знает, что у них делается. — «Чехословакию, — сказала она, — предали несколько десятков богатых англичан, которые убедили Риббентропа, а через него Гитлера, что в Лондоне рассматривают эту страну как форпост коммунизма и что высшее общество Англии благословит уничтожение этого форпоста с благодарной радостью». Большая группа депутатов парламента, общественных деятелей и писателей подписала заявление, в котором называет мюнхенское соглашение капитуляцией и утверждает, что оно подрывает безопасность не только Чехословакии, но и Франции, и самой Англии, — продолжал Сомов. — Они резко критикуют правительство за отношение к Советской России: в угоду Гитлеру ее не допустили в Мюнхен и пытаются полностью отстранить от европейских дел.

Маленькие глаза потеряли свой сердитый блеск, вокруг них собрались лучики морщинок: Андрей Петрович улыбнулся.

— Я же говорил вам, что всех обмануть не удастся, — сказал он удовлетворенно.

— Да, но тех, кого обмануть не удалось, не так уж много, — заметил Ракитинский. — Пока приемную премьер-министра, как сообщают газеты, заваливают благодарственными телеграммами и цветами.

— Этот угар пройдет, — уверенно объявил Андрей Петрович. — Англичане — народ разумный и скоро поймут, что обманулись. В течение последних недель их запугивали скорой войной, заставили парней снять гражданскую одежду и надеть военную форму, отправили в армейские части, на корабли, на военно-воздушные базы. Все они, конечно, хотят мира — да и кто из простых людей не хочет его? — и, когда им объявили, что мир обеспечен да еще на время целого поколения, как тут не обрадоваться. Но скоро они разберутся, что это за мир.

— Конечно, разберутся, — сдержанно согласился Дровосеков.

— И мы должны помочь им в этом, — продолжал Андрей Петрович. — Москва готовит опровержение вздорных измышлений о нашем одобрении мюнхенской аферы. Нам же следует немедленно, не дожидаясь его публикации, при всяком удобном случае отвергать эти клеветнические измышления. Мы не имели и не имеем никакого отношения к этой позорной сделке. Решительно никакого!..

Когда совещание окончилось, советник задержал Гришаева и Антона.

— Не могли бы вы навестить редакции ряда газет и поговорить с редакторами? — спросил он тоном, в котором звучала скорее просьба, чем вопрос. — Скажите им, что сообщение Юнайтед пресс — ложь и что, публикуя его, они становятся соучастниками распространения этой лжи.

— Это не подействует, — убежденно заметил Гришаев. — Они и без наших уверений знают, что это ложь, и все равно опубликуют на самом видном месте.

— Но не все же! Не все! — воскликнул Андрей Петрович. — Есть же и честные редакторы!

— Есть, — согласился Гришаев с горькой усмешкой. — Раз, два и обчелся.

— Я знаю, по крайней мере, трех, с которыми можно разговаривать, — поспешил вставить Антон.

— Кто же эти трое? — Гришаев повернулся к Антону, внимательно рассматривая его, словно увидел впервые.

— Ну, Фил Бест, — сказал Антон, и Гришаев по английской привычке, сжав пальцы в кулак, начал отгибать их по одному. — Эрик Фокс. — Гришаев отогнул второй палец. — И, наверно, Барнетт. — Гришаев отогнул третий палец, и, повернувшись, показал их советнику, и, как всегда, насмешливо усмехнулся.

— А о чем говорю я? Именно об этом. Беста, Фокса и даже Барнетта особо убеждать не надо.