Сумерки в полдень

Он повесил трубку и опустился опять в кресло рядом с Антоном.

— Очень хорошо, что догадались прийти ко мне, — проговорил он, снова прикладываясь к стакану.

— А не лучше ли вообще не давать это сообщение? — осторожно предложил Антон. — Зачем распространять ложь?

— Нет, не лучше, — решительно произнес Барнетт. — Не дадим — читатель подумает, что мы что-то скрываем, а газеты, напечатавшие сообщение, будут хвастать своей осведомленностью. Теперь же мы обставим их: дадим не только сообщение, но и опровержение.

«Каждый заботится о своих интересах», — подумал Антон. Он поблагодарил Барнетта и ушел, сказав, что не желает мешать в такое горячее время.

Редакцию еженедельника Фокса Антон нашел не сразу среди узеньких переулков и тупиков, выходящих на Флит-стрит. Тупик, который значился на визитной карточке Фокса, был самым узким, и Антон прошел мимо него несколько раз, прежде чем заметил. Найдя дом, помеченный на той же карточке, озадаченно осмотрел его: черный от времени и копоти, он походил скорее на подозрительный притон, чем на редакционное здание: окна первого этажа были наглухо закрыты железными ставнями, на втором этаже их загородили изнутри картоном, а на третьем завесили чем-то черным и плотным.

По темной узкой лестнице Антон поднимался с этажа на этаж, останавливался перед дверьми и прислушивался: за ними царила тишина, иногда слышались приглушенные голоса и какие-то шорохи. Лишь добравшись до шестого этажа, он услышал выкрики и смех. Веселый и громкий молодой смех. Он доносился откуда-то сверху, будто срывался с чердака, на который вела уже не обычная лестница, а трап — крутая лесенка с металлическими, натертыми до блеска перильцами. Антон остановился перед дверью, за которой слышались голоса и смех. Он постучал, не дождавшись ответа, открыл дверь. Молодые люди, склонившись к большому столу, что-то рассматривали и хохотали.

— Извините, — громко сказал Антон, подойдя к столу. — Могу ли я видеть мистера Фокса?

Молодые люди оглянулись, и Антон увидел Фокса, сидевшего за столом. Тот продолжал смеяться, разглядывая фотографию, лежавшую перед ним.

— Это чертовски остроумно! — воскликнул он. — Чертовски остро и умно!

Неожиданно наступившая тишина заставила его поднять глаза от фотографии.

— Энтони, поглядите сюда, — проговорил он, протягивая руку Антону, а другой двигая в его сторону фотографию. — Разве это не остроумно?

Антон, пожимая руку Фоксу, наклонился над столом. На фотографии был изображен вход в какой-то кинотеатр: навес, две двери с надписями «вход» и «выход», перильца, разделяющие их, касса. Лишь всмотревшись пристальнее, Антон обнаружил, что поверх навеса тянулась во всю его ширину реклама документального фильма-хроники: «Чемберлен-миротворец. Только одну неделю».

— Разве это не остроумно — Чемберлен-миротворец только одну неделю? — Фокс снова засмеялся.

— Они только что повесили рекламу, — сказал парень с фотоаппаратом на груди. — Я шел по Шэфтсбэри-авеню и увидел. «Вот находка», — подумал я и сделал снимок.

— Молодец! — одобрительно воскликнул Фокс. — Действительно молодец! Это, — он похлопал ладонью по фотографии, — самый короткий и самый острый комментарий к нынешним событиям. Никогда бы не подумал, что владелец дешевенького кинотеатра догадается дать кинохронике, изображающей деяния нашего премьер-министра, столь остроумное название! Это же уничтожающая оценка. Пусть теперь кто-нибудь из иностранцев скажет, — Фокс с вызовом взглянул на Антона, — что англичане лишены остроумия.

Антон снова попросил извинения за то, что помешал им, и спросил Фокса, не может ли тот уделить ему несколько минут, чтобы поговорить наедине. Фокс посмотрел на него озадаченно.

— Видите ли, Энтони, — проговорил он виновато, — у нас тут уединиться негде. Это вот, — он раскинул руки, как бы охватывая стены комнаты, — все, что мы имеем. Одна комната, четыре стола, семь стульев и тот диван, на который мы перебираемся, когда Ангелочек приготовит нам кофе.

Антон оглянулся. У дальней стены с широким окном, смотревшим на соседние крыши, стоял большой диван и длинный низкий стол, на котором Вирджиния расставляла чашки. Услышав свое «имя», девушка выпрямилась и, посмотрев на них, улыбнулась. Антон поклонился ей.

— Добрый день!

— Добрый день, — весело отозвалась Вирджиния. — И прощу вас сюда, к столу, кофе готов. Всех прошу сюда…

И все, оставив на столе фотографию, перешли к длинному низкому столу, пропустив на самую середину дивана Фокса. Тот посадил рядом с собой Антона, пододвинул ему чашку кофе и сахарницу.

— Это самый крепкий напиток, какой мы позволяем себе в оффисе, — сказал он извиняющимся тоном. — Да и тот чаще всего зависит от щедрости и великодушия Ангелочка.