Сумерки в полдень

Речь Даффа Купера, которая упоминалась в прениях много раз, была далеко не смешной. Бывший военно-морской министр ярко описал, как премьер-министр капитулировал перед Гитлером, ведя за собой правительство и страну. «Когда министры встретились в конце августа, — напомнил он, — все сведения, которыми они располагали, указывали на то, что Германия готовится к войне в конце сентября. Все рекомендации относительно того, каким путем она может быть предотвращена, сводились к тому, чтобы Великобритания заняла твердую позицию и объявила, что будет воевать, и воевать на другой стороне. Это должен был знать весь мир, и это заставило бы тех, кто готовился нарушить мир, серьезно задуматься. Я надеялся и хотел, чтобы такое заявление было сделано перед тем, как Гитлер произнес свою угрожающую речь в Нюрнберге. Но нам сказали, что мы ни в коем случае не должны раздражать Гитлера и что особенно опасно раздражать его перед публичными выступлениями, потому что он может наговорить ужасных вещей, от которых потом не сможет отказаться. Когда шанс в Нюрнберге был упущен («Об этом позаботился Гендерсон», — подумал Антон, вспомнив, как во время нацистского съезда английский посол шептался на лестнице с Герингом, а тот, тяжело поднимая по ступенькам свою одетую в белую форму и украшенную орденами тушу, спешил к Гитлеру, стоявшему на трибуне, а от Гитлера — к послу), я надеялся, что премьер-министр во время его первой встречи с Гитлером в Берхтесгадене изложит нашу позицию, но он не сделал этого. Должное заявление могло быть сделано в Годесберге в выражениях, не допускающих кривотолков. И снова я был разочарован. Гитлер выступил еще раз в Берлине. Это давало нам новую возможность высказать ему, какую позицию мы занимаем, но человек, посланный в Берлин, не сделал этого. Гитлер отозвался на последнее послание премьер-министра — встретиться еще раз для переговоров. Но я должен напомнить палате, что это послание было не единственной новостью, которую Гитлер узнал в то утро. На рассвете ему донесли, что британский флот мобилизован. И это подействовало».

Премьер-министр, выступивший вслед за бывшим министром и встреченный шумными аплодисментами и приветственными кликами, отделался от обвинений в капитуляции и намеренном обмане надменным заявлением, что ожидает и других критических замечаний и намерен ответить на все сразу в конце прений. Затем обстоятельно, досконально и скучно он более часа доказывал, что его смелая находчивость спасла Англию, Европу и в конечном счете весь мир от ужасов войны и обеспечила Англии, Европе и всем другим частям света мир на долгие, долгие годы. Война была предотвращена, и прочный, длительный мир обеспечен минимальной ценой: некоторыми исправлениями границ Чехословакии — этого неудачного порождения Версальского договора, пересмотр которого давно назрел. И хотя территория Чехословакии несколько уменьшается, страна от этого только выигрывает, становится более однородной и поэтому более жизнеспособной. Ее новые границы гарантируются всеми четырьмя державами, включая «самую ценную гарантию со стороны нынешней Германии». С неожиданной для этого сухаря патетикой Чемберлен вознес хвалу богу за содействие и руководство, Гитлеру — за готовность к уступкам, Муссолини — за желание сотрудничать с «демократиями», Даладье — за мужество и чувство юмора.

За премьер-министром с таким же энтузиазмом восхваляли соглашение другие министры и сторонники правительства, а их было подавляющее большинство. Министр внутренних дел Самуэль Хор, давний поклонник Муссолини и Гитлера, уверял, что «ныне Чехословакия может начать новую жизнь в значительно лучших условиях, чем до сих пор».

Это бесстыдное лицемерие настолько возмутило Антона, что он, подчеркивая цветным карандашом слова министра, прорвал в раздражении газету. Пока произносились эти фарисейские речи, облагодетельствованная Англией и Францией Чехословакия переставала существовать. Германская армия занимала чешские земли, отданные Гитлеру в Мюнхене, варшавские полковники, послав свои войска через границу, захватили районы, населенные поляками, а венгерские части оккупировали города и поселки, которые сухопутный адмирал Хорти посчитал населенными венграми. Словацкие националисты, провозгласив автономию Словакии, фактически отделились. Под главенством правительства в Праге оставались лишь Чехия и Моравия. Бенеш, твердивший до последнего дня, что у него есть «план спасения» страны, поспешно сложил с себя полномочия президента и воспользовался самолетом, ждавшим его в полной готовности две недели.