Сумерки в полдень

Юрген обогнал еще одну машину, потом погнался за следующей и, только оставив ее позади, продолжил:

— Молодым дуракам вроде меня намекали, что генералы оторвут голову всякому, кто посмеет поставить под угрозу существование Германии, втянув ее в войну на два фронта. Когда же Гитлер объявил, что намерен в самое ближайшее время решить «чехословацкий вопрос» силой, эти же генералы стали яростно добиваться, чтобы «богемский ефрейтор» именно им доверил повести войска. Они соглашались возглавить армию, корпус, дивизию, полк, что угодно, лишь бы только участвовать в военном походе, который обещает обильную добычу, награды и почести. Не только на том решающем совещании в Нюрнберге, но и на последующих оперативных совещаниях в штабах, где генералы оставались с преданными им офицерами, ни один из них не поднял голос против предстоящего нападения на Чехословакию.

— Может быть, струсили?

— Нет, они смелые люди, и многие из них предпочтут умереть, чем показать трусость. Но они всегда отличались также и покорностью. Свои спины они держали прямо, как предписано уставом, но в душе сгибались перед старшими по чину, по должности, по положению, по власти, по богатству.

— И сейчас согнулись перед Гитлером, хотя то, чего он хочет, противоречит их убеждениям?

— Я не уверен, что это противоречит их убеждениям, — произнес после некоторого раздумья Юрген, прибавляя газ, чтобы догнать очередную машину. — Я думаю, планы Гитлера соответствуют их желаниям.

Большой широкозадый «хорьх», беззаботно катившийся по ровному, просторному шоссе, вдруг начал набирать скорость и подался немного влево с явным намерением помешать машине Юргена обогнать его. Юрген наклонился к рулю и стиснул губы, прищуренные глаза с ненавистью смотрели на идущую впереди машину. Увеличив скорость, он повел автомобиль по кромке узкой зеленой полосы, разделявшей шоссе надвое. Левые колеса машины могли врезаться в мягкий грунт, и Антон, опасаясь аварии, невольно схватился обеими руками за сиденье. Автомобиль Юргена, обходя «хорьх», почти вплотную прижался к тому, заставив водителя резко свернуть вправо. Выйдя вперед, Юрген направил автомобиль на обочину, покрытую щебнем, и мелкие камни, как шрапнель, брызнули из-под колес в «хорьх». Спасаясь от каменного града, тот резко затормозил и остановился. Посмотрев в зеркальце над ветровым стеклом на неудачливого соперника, Юрген ожесточенно выругался: он не прощал даже неудачникам. «Не хотел бы я иметь его своим противником», — подумал Антон, поглядывая на Юргена сбоку.

— И давно ты стал думать, что планы Гитлера соответствуют желаниям ваших генералов? — спросил он, заметив, что Юрген, успокаиваясь, сбавил скорость.

— Не очень давно, — ответил тот. — Я ведь искал среди военных убежища от нацистов. Думал, что вермахт — единственная сила, способная оказать им сопротивление, поэтому стремился надеть военную форму. Конечно, я знал, что были военные, которые симпатизировали нацистам, и помнил, что Людендорф — это усатое олицетворение нашего военного духа — шагал плечом к плечу с Гитлером во время скандального «пивного путча» в Мюнхене. Я помнил также слова генерала Рейхенау, обращенные к нам, молодым офицерам: «Мы и без партийных билетов — национал-социалисты, причем самые лучшие, серьезные и преданные. Вермахт — единственная, последняя и самая большая надежда фюрера». Но в целом армия казалась мне силой, которая противостояла и будет противостоять нацистам.

Юрген обогнал еще одну машину и, сбавив скорость, коротко взглянул на Антона.

— Но чем теснее вхожу я в офицерскую среду, — заговорил он, — тем больше убеждаюсь, что наши генералы хотят того же, что и Гитлер, что он, перефразируя генерала Рейхенау, стал единственной, последней и самой большой их надеждой. Не армия — детище Гитлера, а Гитлер — детище армии. Наши генералы сделали Гитлера! Без их скрытой, но решительной поддержки он или не был бы у власти вообще, или давно слетел бы к чертовой матери.

— А ты не преувеличиваешь, Юрген?

— Нисколько!