Сумерки в полдень

— «Не позволял», — передразнил тот Антона. — «Не позволял»… Неужели вы не читали, что этого «удаления России из Европы» уже давно требуют здешние газеты? Почему же вы не подумали, что этот ваш англичанин просто повторяет их болтовню?

Антон виновато опустил голову: теперь он вспомнил, что слова Хэмпсона, приписанные им английскому премьер-министру, действительно совпадают с тем, что писали берлинские газеты.

— Не надо так жестко с ним, Лев Ионович, — вступилась за молодого человека Антонина Михайловна. — У него совсем еще нет опыта.

— У него, конечно, нет опыта, — сурово и осуждающе повторил Курнацкий. — Нет ни опыта, ни знаний. Но у других, — он метнул укоризненный взгляд на Двинского, — достаточно того и другого, чтобы не поручать серьезных дел новичкам, почти студентам, которые пока мало что смыслят в тонкостях сложной дипломатической борьбы…

— Мы можем отправляться по домам? — спросил Тихон Зубов, воспользовавшись неловкой паузой. — Раз мы мало что смыслим, тогда зачем записывать то, что мы слышали или видели? Пустая трата времени и бумаги…

— Возвращайтесь и записывайте, как мы договорились, — сердито бросил им Двинский. Он повернулся к Курнацкому и просительно сказал: — Думаю, эти записи нам не повредят. Полезно знать и о том, о чем нас хотят дезинформировать.

Курнацкий согласно наклонил голову, показав свою белую и круглую, как донышко блюдца, лысину. Шифровальщик, открыв спиной дверь, вышел первым. Они опять оказались в сумраке зала, где белые свечи со сверкающими, как наконечники пик, головками изливали в простенках слабый свет на красный бархат диванов и кресел. Миновав парадные комнаты, они прошли по узким и сумрачным коридорам до комнаты за тяжелой дверью.

Тихон Зубов тут же принялся писать, перо легко заскользило по бумаге. Но у Антона теперь ничего не получалось. Мысли путались. Слова Курнацкого о том, что «новичка, почти студента обвели вокруг пальца» и использовали, чтобы «посеять недоверие между возможными военными союзниками» и «подорвать союз, изолировать и обезвредить противников поодиночке», жгли сердце. Антон то мысленно соглашался с ним, обзывая себя еще более уничтожающе и зло, чем это сделал Курнацкий, то также мысленно возражал ему, утверждая, что обманывал не Хэмпсон, а те англичане, которые давали свои фальшивые заверения нашим представителям в Женеве и Лондоне. Однако, подумав немного, он одергивал себя: надо действительно не очень много смыслить в тонкостях сложной дипломатической борьбы, чтобы противопоставить мелкую рыбешку — Хэмпсона китам английской дипломатии, с которыми общается Курнацкий.

Тихон заметил, что Антон портит страницу за страницей, комкая их, выбрасывает в корзину.

— Наплюй ты на него, — посоветовал он другу. — Наше дело — видеть, слышать, записывать, а Москва пусть разбирается, кто обманывает, а кто нет.

Антон вздохнул.

— Понимаешь, у меня все выходит как-то боком, — сказал он тихо. — Хотел помочь своим, а получилось — помогаю врагу.

— Ну это, как сказал один философ, еще на воде вилами писано, — изрек с обычной уверенностью никогда не унывающий Тихон Зубов. — Пока неизвестно, кто кому помогает.

Когда через несколько часов друзья закончили писать — записи Антона превысили десять страниц, а Тихона — почти двенадцать, — шифровальщик привел советника. Измученный Двинский — он тоже не ложился спать — прочитал написанное, уточнил кое-что и, поблагодарив, отпустил друзей.

На улице они поймали позднее такси, и Тихон довез Антона до «Наследного принца». Поднявшись в свою комнату и подойдя к окну, Антон с удивлением обнаружил, что громады черных домов отчетливо проступают на посветлевшем небе. Начинался новый день.

Глава восемнадцатая

В Женеву вместе с Курнацким, которого сопровождал неотлучный Игорь Ватуев, с Антониной Михайловной, Щавелевым и профессором Дубравиным уезжали несколько сотрудников полпредства, в том числе Пятов, и Антон отправился на вокзал, чтобы проститься с другом. Улицы были опять перекрыты — через центр Берлина проходила еще одна танковая дивизия, — и такси долго петляло по узким каменным коридорам улиц прежде, чем остановилось перед унылым, серым зданием вокзала. Антон не сразу нашел нужную платформу, и, когда подбежал к поезду, почти все уезжающие были уже в вагоне, а провожающие возле окон. У входа в вагон тесной группой стояли Володя Пятов с женой Таней, Олег Ситковский, провожающий Антонину Михайловну, Ватуев и Тихон Зубов с Галей. Они чуть-чуть расступились, включая Антона в свой кружок.

— Молодец, что приехал, — обрадованно сказал Пятов. — Я уже боялся, что не увидимся. Ты, как мне сказали, уезжаешь завтра, а мы раньше, чем через десять дней, едва ли вернемся.

— Лев Ионович и я так долго там не пробудем, — заметил Ватуев с обычной самоуверенностью. — Решающим будет наше выступление, а после него будет видно, останемся мы там или сразу уедем.

— Какое выступление? — спросил Антон и тут же пожалел о своей торопливости.