Сумерки вождей

- О чем ты говоришь, мама? Да их же могут убить! Кто тогда встанет во главе партии?

- Иосиф! - вмешавшись в разговор, вместо матери ответила Надя. Повернулась к сестре: - А что ты так на меня смотришь? Неужто Иосиф не справится?

Она произнесла эти слова взволнованно и искренне. Сталин внимательно посмотрел на девушку, зардевшуюся под его взглядом. Скромно, но с достоинством заметил:

– Я не так известен, как Владимир Ильич.

А в столовой Ленин допытывался у собравшихся:

– Что армия? Какие настроения в казармах? Солдатская масса за нас или против нас?

– Армии больше нет, – отмахнулся Глеб Бокий. – Воевать не хотят. Солдаты приходят к нам в Петроградский комитет, жалуются: «Товарищи, мы уже не в силе стоять против такой механической и машинной бойни, мы уже потеряли свое здоровье, испортили нашу кровь. Во сне снится, что летит снаряд или аэроплан, вскакиваешь, кричишь».

- Повоевали – и хватит, говорят солдаты, - добавил Свердлов, - пора по домам, там хозяйство и семья. Они же думают о том, что жены остались одни. В казармах только и рассказывают, что пленных используют на работах в деревне и они сходятся с солдатками.

– Значит, на армию Временное правительство рассчитывать не может! – обрадовался Ленин.

– Мы тоже, – охладил его восторг Глеб Бокий. – Я же говорю: армии нет. Есть толпа людей в серых шинелях. Они без оружия, расхристанные, болтаются по городу, толкаются и грызут семечки.

– Да, – кивнула Крупская, – заметно стало. Улицы не убирают, поэтому тротуары и мостовые в шелухе… В рядах, где торгуют квашеной капустой, утром вижу такую картину. Подходит солдат - видно, что после вчерашнего перепоя. Кланяется продавцу в ноги: «Яви божескую милость! Христа ради!» Продавец, понимая его состояние, наливает ковшик огуречного рассола, чтобы солдатик опохмелился.

– Я ехал в трамвае, – рассказал Бокий. – Вошли солдаты - шинели расстегнуты, карманы полны семечек, в зубах - папиросы. Увидели офицера. Сели напротив, курят и пускают ему дым в лицо. Говорят: не хотим служить, хотим домой. Офицер их спрашивает: «Что же станет с матушкой-Россией, если никто о ней думать не будет, а каждый из вас заботиться будет только о себе?» Они отвечают, что это не их дело, они хотят домой – жить спокойно и припеваючи. «То есть грызть семечки и играть на гармошке?» - «Точно так!» И хохочут страшно довольные.

Глеб Бокий резюмировал:

- Ни воевать, ни участвовать в революции они не в состоянии.

- Они нас поддержат, когда мы уберем офицеров из армии, - возразил Зиновьев. - И введем выборность командиров.

- Я видел самосуд над офицерами. Страшная картина стихийного и слепого мщения.

- Там много уголовного элемента, - пожал плечами Зиновьев.

– И мало наших товарищей, – заметил Ленин. – Впрочем, на баррикадах и такие понадобятся. Нам сейчас все нужны, кто против Временного правительства.

Владимир Ильич вдруг поднялся, распрямил плечи и решительно произнес:

– А не попробовать ли нам прямо сейчас взять власть и со всем этим покончить? И скрываться не придется, а?

В его глазах что-то сверкнуло. Минуту, высоко подняв голову, он всматривался куда-то вдаль, словно ему открылось нечто, недоступное остальным. Но порыв так же быстро погас. Никто не успел отозваться на его слова. Ленин, вздохнув, сам же и ответил на собственный вопрос:

– Нет. Невозможно. Слишком рано. Еще не те настроения. Ни провинция, ни фронт нас не поддержат. Фронтовик придет и перережет питерских рабочих… И нас заодно.

Мрачно сказал:

– Мне предстоит принять самое трудное решение в моей жизни. И самое опасное.

– Идти на допрос или нет? – уточнил Сталин.

Примерка новенького костюма привела его в превосходное расположение духа:

– Жаль, вы не слышали, как Серго Орджоникидзе, по-нашему, по-кавказски, хватаясь за несуществующий кинжал, кричал: «Кинжалом того колоть буду, кто хочет, чтобы Ильича арестовали!»

Сталин захохотал. Ленину было не до смеха.

Владимир Ильич, уставившись куда-то в угол, обреченно произнес:

– Они нас прикончат. Самый для них подходящий момент.

– Неужели они посмеют? – возмутилась Ольга Аллилуева. – У нас же не старый режим.

Владимир Ильич повернулся к ней всем корпусом и успокоил:

– Вас, самое большее, арестуют, а меня повесят.

Если меня укокошат

Владимир Ильич на минуту вышел из комнаты и вернулся с париком.

– Неужели я в самом деле должен это надеть? Невероятная нелепость! На кого я буду похож? На плохого артиста из кафе-шантана. Представляете, как они будут надо мной издеваться, если поймают? Я вижу заголовки в газетах: «Вождь большевиков схвачен в парике».

– Для того парик и нужен, чтобы не арестовали, – рассудительно заметил Сталин.

– Володя, ты же весной был готов возвращаться в Россию из Швейцарии с документами Карпинского и в парике, – робко напомнила Надежда Константиновна. – Тогда парик тебя не смущал. А теперь ситуация-то пострашнее. Тебя по всему городу ищут. И они похуже царских жандармов.

Ленин вдруг заразительно расхохотался:

– Помнишь, я даже готов был выдавать себя за глухонемого шведа.

– Почему глухонемого? – удивился Бокий.