Сумерки жизни

Кто не в состоянии любовной силой своего мужского сознания помочь женщинам, любимым, обожаемым женщинам, подняться к высшей человечности (добродушие, абсолютная непритязательность, обожание природы, молчаливое благородство, чтение так называемой жизненной библии, почти болезненное самозабвение, словом, чтобы в жизни дня и часа смотреть кругом удивленно-грустно-восторженно и т. д. и т. д.), — тот, удовлетворяется, к сожалению, «эстетическим восторгом», переходящим скоро в нечто иное! Женщины, которые это воспринимают с неудовольствием, принадлежат к числу духовно-душевно аристократических, чистых, способных к развитию организмов, хотя это парализует жизненные силы и расчищает дорогу меланхолии. Но тем не менее это неотвратимо поднимает их высоко над их многочисленными сестрами.

ЛЮДИ.

Какой-то незнакомец заговорил со мной на улице :

— Ну, ладно, мой дорогой эксцентрический Петер, вы ходите без шляпы, может быть, это действительно здоровее, чтобы избежать испарины, хотя все смотрят и смеются! Хорошо, шляпу я еще понимаю, могу еще оправдать вас. Что касается сандалий, то возможно, что у вас нет денег на ботинки, хотя на 59 году жизни, собственно, следовало бы их иметь. Меня это не касается. Но кушак, кушак, кожаный кушак, к чему он?!?

— Он соответствует моему личному вкусу!

— Ах, у вас есть «личный вкус», pardon, я этого не знал! И вы так открыто выносите его на улицу гулять?!? Всего хорошего!

ОСКОЛКИ.

Ромэн Роллан: «Верующий человек должен воздержаться силой своей воли от того, чтобы выйти из рамок своего до сих пор неисчерпанного идеализма, не потому, что Моисей или Христос запретили причинять какую бы то ни было боль ближнему и самому себе (духовно, душевно, телесно, сексуально, экономически), а потому, что причинять зло ближнему и себе самому противно человеческой природе. Это противоречит основной организации человека. Познание этого есть культура. Потому религия не должна этого предписывать, ибо это издавна заложено в нем физиологически!»

***

Родэн молодым ваятелям:

«Среди вас великим художником станет тот, кто увидит своими собственными глазами вещи, стоящие вечно перед глазами всего мира, и познает красоту в таких вещах, которые слишком обычны и повседневно близки, почему другие их не могут заметить!»

ВПЕЧАТЛЕНИЕ.

25/VI 1918 г., 11 часов вечера. Над Graben’oм в Вене стоит золотая, полная луна. Моим босым ногам холодно в деревянных сандалиях. Мне будет скоро шестьдесят лет. Глубочайшая скука наполняет мой, конечно, больной (но не в том смысле, в каком вы, собаки, думаете) мозг. К чему это бремя вечно неизменного и неотвратимого бытия, эта «клетка свободной личности»!? Так оно будет продолжаться, пока не явится смертельная болезнь и не заявит о себе с трусливой жестокостью. Над Graben’oм стоит золотая полная луна. Мне холодно в деревянных сандалиях на босу ногу. Почему вы все не носите деревянных сандалий? Почему вы зарываете ноги, эту самую напряженную часть нашего тела, в чулки и ботинки, отнимаете у них свободное испарение, дыхание? В ответ смущенно молчат. Так принято!

ТЕЛЕПАТИЯ.

Телепатический сеанс возвратившегося с фронта полковника Гроса перед аристократическим обществом в отеле «Бристоль», каждое место 100 крон в пользу слепых воинов.

Разве нужно еще чему-нибудь удивляться?!?

«В вопросе о медиумизме я бы тоже хотел высказаться против одного заблуждения. Большинство людей хорошие медиумы, я даже думаю что из ста — девяносто пять. Во время моего последнего сеанса в отеле Бристоль, я произвел пятьдесят опытов и пользовался при этом тем же количеством медиумов. Ни одна задача не осталась неразрешенной, и ни один медиум не был отвергнут. У меня есть привычка идти впереди медиума. Я не оглядываюсь, не смотрю ни вправо, ни влево, иду вперед, меня не отвлекают никакие нашептывания, я стараюсь возможно скорее провести поставленную передо мною задачу. Чем запутаннее, чем нелогичнее задача, тем она для меня приятнее. Вот например: в отеле Бристоль один господин заставил меня проделать телепатически следующее; я должен был взять у одного из зрителей папиросу из его портсигара, всунуть ее другому господину в рот, взять у третьего спичку, зажечь ее, донести ее горящей до того господина, которой держал во рту папиросу, а затем потушить спичку, не зажигая папиросы. Логичнее было бы зажечь папиросу, и лишь затем потушить спичку. Этот эксперимент является более трудным, нежели, обычные, избитые.