Сумка Гайдара

Почерк на фанерке, где каждую букву сперва пришлось вырезать, отчасти изменился. И все-таки она бы сразу узнала руку Гайдара. И тогда ключом к загадочной надписи стала бы уже известная строчка авиаписьма: «Посмотри на Киев, на карту».

На дощечке стояло число — 29 сентября. Надпись была сделана через одиннадцать дней после падения Киева. Значит, Гайдар в городе не остался. Это было хорошо. В городе передвигаться и прятаться гораздо труднее.

А карта бы уже подсказала: Семеновка находится в глубоком немецком тылу. А лес?.. Значило ли, что лес партизанский?.. Нет. Гайдар умел хранить военную тайну. Будь лес партизанский, Аркадий Петрович не упомянул бы Семеновки. Следовательно, он был просто в окружении.

Большего о себе 29 сентября Гайдар не знал и сам...

А положение в Семеновском лесу было отчаянное. Сергей Федотович может рассказать об этом лучше меня. Кругом танки и немецкие автоматчики. Нет воды, нечего есть. Сергей Федотович предпринял попытку вырваться со своими саперами из леса, но плотный огонь заставил их повернуть обратно.

Таким образом, фанерка служила как бы продолжением авиаписьма, а с другой стороны — Аркадий Петрович это вполне допускал, — она могла стать последним известием о нем.

— Обождите, — остановил меня Скрыпник, — вы полагаете, что Аркадий Петрович собирался каким-то образом эту дощечку послать?..

— Не собирался, а послал. Перед самым прорывом из Семеновского леса он отдал ее Орлову. Если бы во время боя они потеряли друг друга и полковник перешел бы линию фронта, он должен был тут же переслать дощечку в Москву. Помня историю с тремя известными пистолетами, я полагаю, что и дощечек Аркадий Петрович заготовил и роздал несколько. А быть может, просто много. И по-видимому, давал их с собою людям, которые мелкими группами отваживались на прорыв.

— Отчего же Орлов не сделал, как его просили? — повернулась ко мне Афанасия Федоровна.

— Полковник перешел линию фронта в декабре. Сведения на дощечке устарели.

Семье писателя полковник сообщил открыткой, что находился с Гайдаром в окружении. А дощечку оставил себе на память. В конце концов это самое короткое послание Гайдара достигло Москвы. Оно прочитано и расшифровано.

И у меня такое ощущение: окажись у Гайдара в запасе больше времени, он бы придумал, что сделать, чтобы не пропали и его тетради. Как бы ни повернулись обстоятельства.

— Что же вы собираетесь делать с этими вещами? — спросил Скрыпник, показывая на портсигар и дощечку.

— Передам в Музей Гайдара.

— К нам, в Канев? — оживилась Афанасия Федоровна.

— Нет, в Москве.

— А разве в Москве тоже открыли Музей Гайдара? — удивился Абрамов. — Я не слышал.

— Еще не открыли. Но я подожду. Да и Орлов мне наказывал: «Передашь только в московский музей...»

РАСКОПКИ

Проводив Скрыпника и Абрамова, которые отбыли на «метеоре», мы со Швайко позвонили в райком партии.

— Буду рад вас видеть, — ответил первый секретарь. Когда мы вошли в приемную, пожилая машинистка поднялась из-за низкого столика.

— Проходите, пожалуйста, — сказала она. — Петр Филатович вас ждет.

Мы вошли и смутились. Громадный кабинет был полон народу: тут шло совещание. Петр Филатович поднялся навстречу, поздоровался. Я представил ему и присутствующим Василия Михайловича. Участники совещания заулыбались, закивали головами. Фамилия Швайко многим была знакома.

С секретарем райкома в этот мой приезд мы виделись впервые. И я сказал:

— Спасибо, Петр Филатович, за камень.

— Не стоит, — ответил он, усаживая нас. — Я огорчен, что камень плохо обтесан.

Для присутствующих разговор выглядел загадочным, и Петр Филатович пояснил:

— В Лепляве, на месте первой могилы Гайдара, с 1947 года стояла фанерная колонка. Весной ее, конечно, подновляли, но фанера есть фанера. Пришлось обратиться к начальнику строительства Каневской ГЭС. Он дал материалы, кран, самосвал. Среди строителей отыскались добровольцы. И теперь возле будки обходчика — гранитный монолит. Вес — две тонны. На нем мраморная плита. Буквы позолочены. Но обтесан плохо.

— И все-таки теперь там камень, а не фанера, — сказал я. — Большое спасибо.

— Будут нам еще задания? — спросил, улыбаясь, Петр Филатович.

— Есть одно дело. Но у вас совещание...

— Ваши дела для нас не чужие. И, я думаю, всем будет интересно послушать. Верно?

Я коротко рассказал о подвиге лесника Швайко, сумке Гайдара и футбольном мяче Володи.

— Обратите внимание, товарищи, — сказал секретарь райкома. — Живем вроде бы здесь, на Черкасщине, мы с вами. А историю наших мест узнаем из Житомира и Москвы. Предлагаю: райком комсомола поднимает на поиски футбольного мяча и тайника Швайко молодежь. А колхозы дают необходимую технику и берут на себя часть расходов. Что скажете, товарищи председатели?

— Дадим, — решительно ответили председатели. — Тетрадки Гайдара надо найти... И еще — что сохранилось...

Я взглянул на Швайко. Он сидел, вобрав голову в плечи. На лице его был испуг: к такому размаху поиска мы еще не были готовы.

— Мы сперва попробуем сами, — робко произнес Василий Михайлович.