Возражение 1.
Кажется, что монах, совершая тот же грех, что и мирянин, не грешит тяжелее его. Ведь сказано же [в Писании]: «Господь благой да простит каждого, кто расположил сердце своё к тому, чтобы взыскать Господа, Бога, Бога отцов своих, хотя и без очищения священного» (2 Пар. 30:19). Но монахи явно взыскивают Господа, Бога отцов своих, со всем расположением своего сердца, больше, чем миряне, которые, по словам Григория, отчасти предлагают себя и своё Богу, а отчасти удерживают для себя. Следовательно, похоже, что их некоторое отпадение от священного очищения меньше вменяется им в вину.Возражение 2.
Далее, Бог меньше гневается на грешащего человека, если тот делает что-то доброе, согласно сказанному [в Писании]: «Следовало ли тебе помогать нечестивцу и любить ненавидящих Господа? За это на тебя гнев от лица Господа! Впрочем, и доброе найдено в тебе» (2 Пар. 19:2-3). Но монахи делают больше доброго, чем миряне. Следовательно, когда они совершают какой-либо грех, Бог гневается на них меньше.Возражение 3.
Далее, нынешнюю жизнь нельзя прожить без греха, согласно сказанному [в Писании]: «Все мы много согрешаем» (Иак. 3:2). Таким образом, если бы грехи монахов были тяжелее таких же [грехов] мирян, из этого бы следовало, что монахи хуже мирян, так что совет вступать в монашество выглядел бы неразумным.Этому противоречит
следующее: большее зло заслуживает большего сожаления. Но дело представляется так, что грехи находящихся в состоянии святости и совершенства наиболее прискорбны, в связи с чем читаем: «Сердце моё во мне раздирается» (Иер. 23:9); и несколько ниже: «Ибо и “пророк”, и священник – лицемеры! “Даже в доме Моём Я нашёл нечестие их!”» (Иер. 23:11). Следовательно, монахи и все остальные, которые находятся в состоянии совершенства, при прочих равных условиях грешат более тяжко.Отвечаю:
грех, совершённый монахом, может быть более тяжким, чем такой же грех, совершенный мирянином, трояко. Во-первых, если он противен не только предписанию божественного Закона, но и монашескому обету, например, если речь идёт о похоти или воровстве, поскольку похотью он нарушает обет безбрачия, а воровством – обет бедности. Во-вторых, если он грешит из презрения, поскольку это, похоже, является глубочайшей неблагодарностью за божественное благодеяние, возвысившее его к состоянию совершенства. Так, апостол говорит, что верующий «повинен тягчайшему наказанию», когда из презрения «попирает Сына Божия» (Евр. 10:29). Поэтому Господь сетует: «Что возлюбленному Моему в доме Моём, когда в нём совершаются многие непотребства?» (Иер. 11:15). В-третьих, монашеский грех может быть отягчён соблазном, поскольку многие следуют его образу жизни, в связи с чем читаем: «В “пророках” Иерусалима вижу ужасное (они прелюбодействуют и ходят во лжи, поддерживают руки злодеев, чтобы никто не обращался от своего нечестия)» (Иер. 23:14).С другой стороны, если монах грешит не из презрения, а по слабости или неведенью, и при этом не нарушает данные им обеты и никого не вводит в соблазн (например, если он согрешает втайне), то его грех менее тяжек, чем такой же грех, совершенный мирянином. Действительно, его незначительный грех искупается множеством его добрых дел, а тяжкий грех легче исправим. Так это, во-первых, потому, что он обладает правильным устремлением к Богу, и потому если оно ненадолго прерывается, то после его нетрудно опять направить к его прежнему объекту. Поэтому Ориген, комментируя слова [псалма]: «Когда он будет падать – не упадёт» (Пс. 36
:24), говорит: «Нечестивый, согрешив, не кается и не может искупить свой грех». Но праведник знает, как покаяться и искупить; так, тот, кто сказал: «Не знаю сего Человека», вскоре, когда Господь, обратившись, взглянул на него, горько заплакал; и тот, кто с кровли увидел женщину и возжелал её, воскликнул: «Согрешил я пред Господом». Во-вторых, подняться ему помогают его товарищи-монахи, согласно сказанному [в Писании]: «Если упадёт один, то другой поднимет товарища своего,– но горе одному, когда упадёт, а другого нет, который поднял бы его» (Еккл. 4:10).Ответ на возражение 1.
Приведённые слова относятся к тому, что делается по слабости или неведению, а не к тому, что делается из презрения.Ответ на возражение 2.
Иосафат, к которому обращены эти слова, грешил не из презрения, а по некоторой слабости человеческих влечений.