suMpa

Это был небольшой бар в Нью-Йорке, может, в Бронксе, может на Манхэттене или в Бруклине – не важно. Для моей истории не важно, потому что я заглянул в него просто так. Сидел за стойкой, гоняя туда-сюда пустую стопку, и думал… Не важно, о чем я думал, орки, половина из вас не поймет моих слов, а второй половине знать их не надо, чтобы не сойти с ума. Так вот, погруженный в собственные мысли, я сидел за стойкой довольно долго, наверное, с час. Потом снова выпил – в конце концов, нужно было проявить уважение к бармену, который целый час отгонял от меня посетителей, потому что понял, что мне нужно подумать… Так вот, я проявил уважение к бармену, выпил, распорядился повторить, несмотря на то что виски оказался еще более дрянным, чем до начала размышлений, и тут мое внимание привлек настенный коммуникатор, настроенный на новостной канал, – по нему шел репортаж о судебном процессе «Боровиц против штата Нью-Йорк». Тем, кому все до лампочки, напомню, что Боровиц пытался опротестовать запрет на посещение тюрем адвокатами, достигшими возраста suMpa. Запрет ввели после первых уличных расстрелов, «в связи с особой и непредсказуемой опасностью людей, достигших определенного возраста»… Это был один из первых случаев ограничения в правах олдбагов. Процесс изрядно затянулся, после Первой Вспышки о нем вообще забыли, но тогда он привлек всеобщее внимание, и сидящий справа мужик выругался, услышав, как молоденький представитель мэрии откровенно хамит пожилому Боровицу.

Я спросил:

– Задело?

Мужик посмотрел на меня сначала холодно, но, поняв, что я не издеваюсь, расслабился и ответил:

– Это неправильно.

Он пил такой же дрянной виски, как я, что делало нас почти друзьями, был не сильно младше, и потому я не удержался от замечания:

– В мире мало правильных вещей.

Я думал, на этом разговор закончится, однако репортаж о Боровице сменился прогнозом погоды, мой собеседник отключился от аудиоканала коммуникатора и угрюмо рассказал:

– Мне сорок два, и я никому не нужен.

– Когда было иначе?

Он махнул шот виски и хлопнул по стойке кулаком.

– Всего сорок два! – Удар у него оказался вполне приличным, уж в этом, поверьте, я понимаю. Ударом мужик мог проломить голову, но пока я размышлял о его силе, мой собеседник продолжил: – Я великолепно тренирован, могу на спор навалять любому молодому, у меня богатейший опыт… – и тут он наконец сообразил, что услышал нечто неожиданное, и вновь повернулся ко мне: – Что ты сказал?

– Когда было иначе? – повторил я, потому что не видел причин не повторить свою фразу.