Сумрачная дама

Эдит было трудно собрать воедино образ человека, который днем отдавал приказы, уничтожавшие все вокруг, а по вечерам с обожанием возился со своими детьми. Бригитта же часто отсутствовала; ненадолго появлялась и в вихре шубы и высоких каблуков исчезала за дверью. Эдит недоумевала от того, что ближайшие к Франку люди относились к нему с симпатией или безразличием. Неужели они не видели, какое зло творит он вокруг?

Потом, несколько коротких недель спустя, Бригитта с детьми отправились в Баварию на каникулы. Франк остался, но, к облегчению Эдит, отправил ее с Эрнстом вновь перевозить бесценные произведения искусства, на сей раз без него – и вот они уже тряслись в кузове грузовика, мчащего в сторону австрийской границы. Каждый раз, когда они перевозили картины, Эдит все больше и больше видела, что Польша превратилась в сплошную картину разрушения и опустошения, адскую панораму развалин и пыли. Она старалась сосредоточить все внимание на защите погруженных в грузовики картин – это единственное, что она могла сейчас сделать.

Только после австрийской границы Эдит начала замечать признаки жизни вокруг. Когда она увидела первые дорожные указатели на немецком, сердце ее заныло. У нее по ночам были горячий ужин и теплая постель. Будучи частью свиты губернатора Франка, она ни в чем не нуждалась – разве что в том, чего хотела больше всего на свете: в своей семье и свободе.

Жив ли еще ее отец? А если жив, не забыл ли он ее окончательно? Она уехала так давно, а единственными новостями, которые они получали, были доклады разведки, после каждого из которых им приходилось переезжать.

В соляной шахте и в некоторых принадлежащих Франку дворцах она видела артефакты, прошедшие когда-то через ее кабинет в подвале. Она посчитала их достойными или недостойными. Возможно, ей дали больше полномочий, чем она заслуживала, больше власти над чужой собственностью, чем следовало. Кто она такая, чтобы судить что действительно имеет ценность, а что – нет? Эдит не хотела, чтобы эти работы неисчислимой ценности были потеряны. Картины мастеров и дорогие предметы – каждый незаменим.

Сейчас Эдит, Эрнст и еще несколько человек из окружения Франка и солдат, сопровождающих семью для безопасности, осторожно переступали через осколки камней в соляной шахте в австрийском Альтаусзе. За почти три года это был первый раз, когда нога Эдит ступила на землю, где говорят по-немецки.

Они прошли мимо маленькой комнаты, которую солдаты использовали в качестве уборной. Осознав, что она видит, Эдит пришла в ужас: внутри этой темной вонючей комнатушки вдоль стен стояли картины.

– Стойте! – воскликнула она, схватив Эрнста за локоть. – Нельзя же хранить картины в уборной! – ее выговор был сделан солдату, который их вел. – Вы совсем ума лишились? – Эдит вошла в вонючую комнату и вытащила оттуда два огромных, потемневших от времени и грязи пейзажа. Хотела бы она сразу же забрать их в свою реставрационную мастерскую.

Но посмотрев вокруг на сотни бесценных произведений искусства, набитых в темную соляную шахту, Эдит почувствовала, как ее грудь наполняет отчаянье. А что если нацистские офицеры сами взорвут ее, когда будут отступать, в безумном желании не дать им попасть во вражеские руки? Эдит поняла, что время не на их стороне. Как же ей передать свои тайные списки в правильные руки, не рискуя собственной жизнью?

64

Чечилия

Милан

Июнь 1491

Чечилия была влюблена.

Когда она увидела, как грудь ее сына поднимается и опускается с каждым вздохом, она взяла его на руки и подумала, что ни за что с ним не расстанется. Все, чего она хотела, это смотреть в темные глаза ребенка, глубокие полуночные озера, такие же, как у его отца.

Горничная вытерла пыль, налетевшую по углам из распахнутых из-за тяжелой, липкой жары окон. А теперь ставни были закрыты из-за летней грозы; звуки дождя и отдаленного грома создавали для обитателей дворца убаюкивающий шум и одновременно превращали мир за его пределами в противное, скользкое месиво. Чечилия вдохнула сырой запах деревьев и деревни. Он напомнил ей, как она девочкой бегала по лесу, и на миг ей очень захотелось сбежать из этого города из серого камня и вернуться домой, в Тоскану. Она подумала, что если Людовико выгонит ее, ей, может быть, удастся найти дорогу домой. Что бы ни случилось дальше, Чечилия была благодарна за одно то, что осталась жива.

При тусклом свете Чечилия провела пальцем по совершенному профилю младенца. Она коснулась большим пальцем его ручки, и он сжал его в крошечном кулачке. Виолина ткнулась в шейку ребенка мокрым носом, резко вздохнула и заглянула Чечилии в лицо, ища одобрения, прежде чем расположиться рядом с ней на кровати.

В маленькой комнатке рядом с комнатами Чечилии распаковывала свои скромные пожитки кормилица. Женщине практически нечего было делать, поскольку Чечилия настояла на том, чтобы самой приложить младенца к груди. Никто, даже, может быть, Людовико, не мог так любить ее сына, как она сама.