Сумрачная дама

Мастер Верроккьо учил нас, что живопись – это подражание природе. Моя картина должна изображать девушку такой же, как в жизни. Это несомненно. Людовико иль Моро, возможно, не очень разбирается в живописи, но он точно ждет внешнего сходства. И несомненно, что Чечилия Галлерани – совершенство сама по себе.

Но совершенство и красота – не только в том, чтобы повторить природу. Они в пропорциях, в идеально выстроенной композиции, идеальном расположении тела и головы. Время разрушит гармонию женской красоты, это тоже несомненно. Но с помощью портрета Чечилии Галлерани я смогу поймать ее сегодняшнюю красоту и сохраню ее навеки. И зритель – сейчас или в будущем – получит от красоты изображенной не меньше радости, чем от красоты живой.

Его светлость влюблен как никогда раньше, вот что сказал мне поэт Бернардо. Нетрудно заметить одержимость иль Моро. В Чечилии есть что-то, что трудно выразить словами. Природная живость, ум, которым она может состязаться с любым придворным мужчиной. Еще несколько линий на листе – и губы Чечилии обретают форму. На мгновение мне кажется, что она сейчас заговорит или запоет.

23

Эдит

Пелькине, Польша

Сентябрь 1939

Портрет мимолетной красоты, застывший идеал, переживший столетия. Эдит прижимала деревянную доску «Дамы с горностаем» к своей форменной юбке и смотрела, как вдали уменьшается дворец Чарторыйских. Она не могла допустить, чтобы с портретом что-то случилось. Она уже достаточно наделала.

Водитель легкого грузовика, мальчик, который выглядел слишком юным, чтобы воевать, пригласил Эдит сесть на переднее сиденье, но она отказалась. Когда видавшая виды машина с грохотом выехала с роскошной ухоженной территории дворца на главную дорогу, Эдит предпочла надежно прижимать картину к себе.

В нормальных условиях Эдит настояла бы, чтобы такую картину, как портрет руки Леонардо да Винчи, так же как и остальную дюжину выбранных ею лучших работ коллекции Чарторыйских, упаковали в деревянные ящики, специально сделанные для перевозки таких бесценных произведений искусства. Но тут это было невозможно.

Кроме того, она отказалась выпускать картину из виду. Это меньшее, думала она, что можно сделать для ее законных владельцев – польского князя и его беременной жены, – которые сейчас были в руках Гестапо. Эдит прижимала к себе картину и задыхалась от стыда.

Она научила группу солдат в тайной комнате аккуратно упаковывать каждую картину между слоев брезента. Она лично проверила каждый ящик, когда их грузили в машину. При каждом ящике была полная опись, позволяющая точно опознать содержимое. Но с работой да Винчи Эдит не хотела рисковать. Она разместилась на заднем сиденье и уложила завернутый в брезент портрет рядом с собой, придерживая его, пока машина плелась по изъезженной дороге.

Перед ними развернулись необъятные просторы лесистых холмов и возделанных полей. Над поникшими колосьями перезревшей пшеницы пролетела стайка птиц: они бросались вниз, потом собирались вместе и всей стаей взмывали обратно в небо.

В селах сопротивление. Неужели за ними и сейчас наблюдают? Эдит оглядела окружающий их пейзаж. Вдалеке она заметила несколько домиков с соломенными крышами, но дыма ни над одним из них не было.

– Во всех этих ящиках в кузове – картины? – Водитель на мгновение повернулся в ее сторону.

– Да, – сказала она.

– А куда их повезут?

– Сейчас в Ярослав. Потом, думаю, их будут… хранить… в других местах.

Из-под водительского сиденья виднелся уголок газеты. Эдит наклонилась, ухватила его и разложила газету на коленках. Крупными черными готическими буквами на передовице было написано «Deutsche Lodzer Zeitung». Немецкоязычная газета польского города Лодзь.

Эдит прочитала заголовок: «Сегодня в плену у немцев 120 000 поляков».

Ее мысли невольно вернулись к Генриху. Прибыл ли он уже в Польшу? Участвовал ли он в этой громадной операции по захвату в плен поляков по всей стране?

Она машинально повернулась и выглянула в окно машины, как будто оттуда могла мельком увидеть его. Но людей снаружи не было, лишь бесконечные пологие холмы с чуть подернутыми осенней желтизной деревьями. На одном из огромных полей умирали сотни подсолнухов. Они в последний раз повернули лица к солнцу, и теперь их стебли покосились и попадали, а тяжелые цветочные головки поникли и потемнели, разбрасывая по полю семена.

– Вы встречали… тут… сопротивление? – осторожно спросила Эдит.

– Кого, поляков? – переспросил юный водитель и пожал плечами. – Конечно. Их там полно. Домашняя армия[33]. Народное ополчение. Иногда просто рьяные крестьяне с ружьями. Поэтому мы это все и носим, – сказал он и постучал по своей металлической каске. После чего оглянулся, еще на мгновение выпустив из виду дорогу. – Вы тут типа дама-куратор?

– Да, пожалуй, что-то вроде этого, – сказала Эдит, не в силах сдержать улыбку. Раньше ее так никто не называл. – Я скорее «дама-реставратор», чем куратор. Я реставрирую старые картины, возвращаю их к жизни.