Сумрачные грёзы

– Я не хочу вас слышать! Вас не существует!.. Вы – лишь кошмар, который мне снится! – отчаянно бормотал Иннокентий, а его губы дрожали. – Отче наш, иже еси на небесех!..

Но на слова молитвы и на крики Лисицына голоса не отреагировали, продолжая переговариваться между собой, о чем-то спорить и размышлять вслух. Тонкий девичий голос мурлыкал старый романс, а другой из голосов постоянно кашлял.

– Пламя, пламя кругом!..

– … при годовом объеме выпуска пластинок около 3 миллионов штук…

– «Своей судьбы не забывай…» – ворковал кто-то еле-слышно.

– Не вижу в этом ничего хорошего!

Иннокентий Петрович чувствовал, как медленно и верно начинает тонуть в пучине голосов, которых, казалось, становилось лишь больше с каждой секундой. Он уже практически не следил за собственным беспокойным потоком мыслей, а лишь с открытым ртом прислушивался то к одному, то к другому голосу, зачарованный пением.

– Слушай шепоты. Шепоты приведут тебя туда, где не будет пламени, где ты забудешь об обреченности…

– Фу! Ну и вонь стоит!

Брамс за дверь надрывал связки, пытаясь докричаться до своего хозяина и вырвать его из гипнотического транса, в котором тот пребывал, замерев у стены без движения. Голоса поглощали его сознание, заставляя прислушиваться к себе и подчиняться.

– Пять альбомов для каталога – это не маловато? Думаю, нужно расширить коллекцию.

– Пес раздражает… – очень-очень тихо произнес мужской голос.

И все незримые призраки в комнате затихли во мгновение ока.

Но Иннокентий этого даже не заметил: внутри его головы все еще плескался океан шепотов.

– Раздражает.

– Верно…

– Он беспокоит нас.

– Он вторгается в нашу музыку!

– Заставь его замолчать. Мы не можем шептать, когда он гавкает, – не просьба, а настоящий приказ, отданный сухим черствым голосом, заставил Лисицына сдвинуться с места и, словно марионетку, подвешенную на нитях, медленно двинуться к двери.

Он перешагнул порог, сам еще не осознавая, почему его тело стало послушно чужой воле. Брамс жался к полу, встопорщив шерсть и не отрывая от своего хозяина преданный взгляд.

Иннокентий наклонился и резким движение свернул Брамсу шею.

Ветер пронизывал до костей. Он бушевал на улице, сгибая ветви деревьев, стуча в стекла молчаливых домов и подгоняя прохожих. Природа буйствовала, но вряд ли могла она сравниться с тем ураганом, что царил в душе Иннокентия Петровича Лисицына.

Он сидел на коленях прямо на земле, в последний раз прижимая к груди хрупкое тело Брамса, обернутое лишь в кусок ткани.

Верный пес, до последней минуты своей жизни защищавший хозяина, преданно позволивший околдованному шепотами Иннокентию приблизиться и убить его… И теперь ему наградой за службу и смелость была лишь неглубокая могилка.

– Боже… Боже мой… Почему ты не остановил мою руку? Почему позволил этому случиться? – Лисицын ласково прижимал к груди сверток, а по его мокрым щекам все продолжали и продолжали течь злые слезы. – Как мог я совершить подобное?.. Что эти шепоты сделали со мной?!

Иннокентий все никак не мог разжать руки и опустить в могилу тело своего преданного друга, который уже больше никогда не сможет сидеть с ним в продавленном кресле и слушать сонаты Моцарта или же песни Битлз по вечерам. И от одной этой мысли Лисицын хотел напиться до забытья, чтобы не думать, не вспоминать, что же он сотворил собственными руками, подчиняясь каким-то неведомым призрачным голосам.

– Я не прощу им твою гибель, Брамс. Знай это. Я найду способ отомстить за тебя, моя мальчик.

Размазывая трясущимися руками слезы по щекам, Иннокентий опустил белый сверток в могилу и быстро засыпал тело землей.

Небольшой холмик – вот и все, что осталось от французского бульдога по кличке Брамс, доброго товарища и отважного защитника.

Лисицын нарвал в округе желтых цветов мать-и-мачехи и положил их на последнее пристанище пса, а после развернулся и, не оборачиваясь, ушел.

То, что произошло ночью в спальне, Иннокентий не мог себе объяснить. Все, что он помнил, – это как разум покинул его, а голова вся до основания наполнилась шепотами и шорохами, словно во мгновение ока она стала обителью десятков духов. И все эти советчики и безумцы, схватив сознание мужчины за нити, будто марионетку, сделали его послушным их воле.

Он ни за что в жизни не сумел бы поднять руку на Брамса, но под влиянием призрачных голосов без жалости и сомнений убил собаку. И почти сразу же пришел в сознание в ужасе от всего происходящего. Пока маленькое тело пса еще не остыло, Иннокентий держал его на руках, молясь богу и проклиная его, изливая ярость на проклятые шепоты и на самого себя, ведь он послушно исполнил приказ.