Сумрачный дар

Следом за кувшином полетели тарелки с жарким, омлетом, паштетом и пирожными – жалкие, политые брезгливостью откупные. Нет. Обойдетесь! Подавитесь вашими подачками! Провалитесь вместе с вашей худой крышей и клоповой постелью! Я, ураган и буря, должна мириться с шепотками за спиной и брезгливыми взглядами бездарной деревенщины?!

Похоже, она думала слишком громко. Или думала вслух – за дверью стало тихо и пусто. Ну и ладно. К ширхабу их всех, и Медного с его утешениями тоже.

Содрав мокрое платье, Шу натянула бриджи, сорочку, схватила солдатскую куртку с капюшоном и вылезла в окно, прямо в куст жасмина. Сад шумел, трещал на ветру и отчаянно сладко пах древесным соком и цветами, сверху летели листья и веточки, путались в растрепавшихся волосах. Чулок зацепился за куст, там же слетела туфля – Шу дернулась, оставив на ветке клок шелка, содрала остатки чулок вместе со второй туфлей и побежала прочь, к дороге. Где-то неподалеку должна быть таверна. Там никто не знает ее в лицо, никто не будет бояться и ненавидеть. Быть может, там она сможет что-то съесть?

Внутренности снова скрутило приступом голода. Страх, боль – всюду, в каждом, и нет сил закрыться, не чуять, не желать. Совсем рядом, в гостевой спальне – четверо раненых солдат. Кровь, гной, переломанные кости, вонь разложения и целые вихри боли, такой вкусной, нужной, необходимой боли, которую можно просто выпить и снова стать сильной, снова лечить… Ведь убить одного и вылечить остальных – это же хорошо! Это же правильно! И Медный поймет, Медный сказал: «Не бойся и делай что должно, это война».

– Я не темная! – крикнула Шуалейда клокочущему небу.

Небо отозвалось насмешливым рокотом грома, ветер подхватил ее плащ, закрутил и швырнул через дыру в живой изгороди прямо в дорожную пыль. Ветер играл с ней, не мог понять – почему она, сестра по сути, так слаба? Почему не летит, не поет с грозой – ведь гроза здесь, рядом, третьи сутки следует за ней от самого Олойского ущелья, словно ручная зверушка.

Гроза проводила ее до таверны, напоила свежей, ничем не воняющей водой и разогнала всех селян – по дороге Шуалейде попалась лишь сельская девчонка, загоняющая корову в ворота. До незнакомого оборванца, ловящего ртом дождь, селянке не было дела, она слишком боялась хворостины в отцовских руках…

Этот страх был так гнилостно сладок, что Шу не удержалась, слизнула его вместе с дождевыми каплями. И тут же, как из прорванной запруды, хлынули деревенские страстишки, зависть и опасения, ревность и злость, детские лихорадки и нытье прищемленных пальцев – все даром, только возьми!

На несколько мгновений Шу замерла, закрыв лицо руками. Она впитывала кожей вонь и мерзость, словно пожирающий навоз червяк, не в силах остановиться, а в висках билось: нет, я не темная, нет, не буду! Я никого больше не убью!..

Лишь когда пустота внутри, грызущая ее третьи сутки, утихла, Шуалейда отняла руки от лица и огляделась. Почему-то казалось, что сейчас вокруг нее соберутся люди, будут тыкать пальцами и кричать: ведьма, ведьма! Но деревенская площадь была пуста и темна, в редких всполохах молний виднелись лишь коновязь у дверей таверны и машущие ветвями чинары и гранаты, да светились узкие оконца той же таверны – маяком для заблудившихся в грозе путников.

Облегченно вздохнув, Шу надела мокрый насквозь капюшон и сунула руку в карман: надо было вспомнить о деньгах раньше, но вдруг что-то завалялось?

Не завалялось. Пальцы нащупали лишь дыру. И ладно. Не отступать же только потому, что нет денег!

Шу дернула дверь. Из освещенного фонарными жуками зала пахнуло жарким, вином и мужским потом, крепко настоянным на похмелье, обжорстве, похоти… Пришлось сцепить зубы и переступить порог, держась за косяк. От сумбура эмоций снова затошнило, выпитая дождевая вода подступила к горлу, но Шу пересилила себя и, сглотнув горечь, твердо пошла через зал.

Таверна «Полкабана», Тавосса

Шуалейда

Слава богам, ни селянам, ни солдатам Медного не было дела до какого-то там мокрого мальчишки. Селяне жевали баранину, пили вино и расспрашивали солдат, подливая им в кружки из глиняных кувшинов. А солдаты нахваливали местную кислятину и рассказывали сказки о несметных ордах краснорожих, мудрости Медного генерала, собственной доблести и Хозяйке Ветров – колдунье неземной красы, божественной силы и милосердия, сосредоточии всех возможных добродетелей. Хозяйку Ветров солдаты искренне любили, восхищались ею и готовы были за нее в огонь и воду, а с ней – хоть против самого Мертвого.

Шу натянула капюшон на горящие уши и постаралась слиться со стеной. Почему-то посмотреть в глаза рассказчику – кажется, это был тот самый не то Змей, не то Хомяк, которому она не позволила разбиться прямо у стен крепости – было страшно. Может быть, потому, что его друг прыгнул и разбился, чтобы спасти ее. И потому что еще десяток его друзей остался там, в Олойском ущелье. И еще четверо умирали сейчас в доме гостеприимного шера, и она не могла им помочь – потому что она темная, а темные не способны лечить, только убивать.