Сумрачный дар

На этот раз Шу не смогла скрыть дрожь. Она сама не понимала, почему от вида Роне у ее ног становится так горячо, и смутительно, и сладко замирает сердце, и хочется… О злые боги, лучше даже не думать о том, чего ей хочется! И не сжимать его ладонь так, словно он может сбежать – а она никак не может его отпустить! Что за наваждение!

– Благодарю вас, мой темный шер. – Странно, как ей удалось выговорить эти слова без запинки: язык не слушался, губы пересохли…

И да, ей очень нужна была помощь. Потому что голова кружилась. Это у нее-то, которая бегала по крепостным стенам, играя с братом в салочки, и прыгала в море с высоты двух сотен локтей!

Она немного пришла в себя только в седле, когда крепость и с завистью глядящий ей вслед Каетано скрылись за поворотом горной дороги. Не настолько, чтобы без опаски посмотреть на Роне, но достаточно, чтобы понимать: надо срочно, немедленно отвлечься! На что-то… что-то… нейтральное и безопасное, вот! И она даже знает, на что именно. Что может быть нейтральнее и безопаснее, чем начальство Энрике?

– Роне, вы обещали рассказать мне… – Она замялась, потому что голос неожиданно засипел, словно она напилась ледяной воды.

– Все, что вам угодно, моя Гроза.

Шу опять вздрогнула: Роне называл ее так же, как Люка. Так же, как тогда, в Тавоссе. Может быть, расспросить его о Люка?.. Нет, нет, это – не нейтрально и не безопасно!

– Расскажите мне о полковнике Дюбрайне. Я знаю, он иногда приезжает в Суард… – она проглотила «к моей сестре», вот уж о ком она сейчас не хотела слышать ничего! – И вы вместе расследовали то, что случилось при рождении Каетано. Расскажите мне! Я ничего толком не помню.

– Поверьте, моя Гроза, если вы не помните, что произошло, значит, так и должно быть, – серьезно ответил шер Бастерхази. – Вы вспомните сами, когда на то будет воля Двуединых.

– Но вы же знаете!

– Нет. Вы думаете, почему результаты расследования держатся в тайне?

– Потому что там случилось что-то ужасное. Я знаю, в газетах писали, а потом – раз, и перестали. Им запретили. Магбезопасность запретила.

– Магбезопасность и Конвент. Потому что слухи куда ужаснее реальности, кому, как не вам, знать.

Шу лишь пожала плечами. Да, она знала. О ней самой газеты писали такое, что в страшном сне не приснится. Наверное. Но вдруг это – правда? То, что Энрике нашел в случайно уцелевших старых газетах, тех, что вышли в первые две недели после рождения Кая.

– Так что же было на самом деле, Роне?

– Честно? Понятия не имею, Шу. Слава Двуединым, меня там не было. Иначе, боюсь, я бы так и остался в башне Заката вместе с тем десятком несчастных.

– Десятком? Газеты писали о сотнях.

– Светлый шер Густав Кельмах, полпред Конвента. Две повитухи. Две горничные. Камеристка вашей матери. Лакей, принесший воду. Трое лейб-гвардейцев, охранявших башню Заката. Итого десять человек. Не верьте газетам, Шу.

– От чего они умерли?

– От старости.

Шу передернула плечами. Десять человек умерли от старости, когда королева Зефрида родила сына. Все десять человек, которые были рядом – все, кроме двухлетней Шуалейды, самой Зефриды и новорожденного Каетано. Старшая принцесса тут же обвинила в их смерти Зефриду, газеты подхватили – с воплями, что королева то ли темная, то ли жрица Мертвого, то ли вообще нечисть, и дети ее – нечисть.

– Я знаю точно только одно, Шу. Ваша мать была светлой шерой. Всегда только светлой. А виноват в том, что случилось, шер Кельмах. Даже среди представителей Конвента случаются безмозглые ослы.

– Не моя мать? Вы уверены?

– Ее величество никогда не хотела никого убивать. Она была… она была самой светлой из всех светлых. Слишком, даже слишком. Она безумно любила вас, своих детей, и своего мужа, но не стала бы убивать даже ради вас. Я уверен.

Шу не могла понять, что ей кажется неправильным в тоне… нет, в эмоциях Роне. Как будто для него история не закончена? Как будто для него светлая Зефрида – не просто королева Валанты, а что-то гораздо большее?

Она чуть было не спросила прямо: вы любили мою мать, Роне? Но что-то ей помешало. Может быть, горькая морщинка между его бровей. А может быть, она просто не хотела услышать «да» и понять, что для Роне она – всего лишь дочь некогда любимой женщины.

– Тогда расскажите мне, как все было. Вы тогда уже работали на Конвент?

– Нет, еще нет. Я сделал стремительную карьеру. – Он криво и зло усмехнулся, и Шу померещилась застарелая боль в переломанных костях. – Из ученика Темнейшего сразу в полномочные представители, безо всех этих интриг, подлизывания и прочего. Но вам вряд ли интересно, как простые шеры получают хлебные должности.

– Мне интересны вы, Роне.

Ей показалось, или Роне вздрогнул? Наверное, показалось. Он просто обернулся, глянул на нее хмуро, дернул ртом…

– Хотите правду, моя Гроза? Она вам не понравится. Никакой романтики.

– К ширхабу романтику, Роне. Я хочу правду.

– Что ж, правду – так правду…

Глава 22

О пользе скромности и послушания