Сумрачный дар

Дайм еле сдержался, чтобы не запустить в него чем-нибудь тяжелым, вроде запрещенной «серой гнили» или хотя бы «молота раскаяния». Нельзя, Бастерхази при исполнении. И вообще не виноват. Вот если бы «раскаянием» можно было приложить августейшего братца Люкреса!..

— Хм… похоже, я ошибся, вас ждет не дама, — темный шер продолжал нарываться. — Юный прелестный адепт? Помнится, среди светлых целителей попадаются весьма, да, весьма.

— Шли бы вы в Бездну, Бастерхази.

— Предпочту вон ту таверну. Вы как хотите, мой светлый шер, а я буду ночевать под крышей. И в кровати.

Шисом драный Бастархази дал шенкелей своей химере и вырвался вперед. Он успел опередить Дайма всего на полкорпуса — еще не хватало уступить ему и здесь! Так что к таверне Дайм пришел первым. Всего на четверть корпуса, но — первым! Правда, разгоряченный Шутник попытался укусить химеру, та зашипела и плюнула какой-то едкой дрянью… В общем, им с Бастерхази пришлось еще и растаскивать зверюг, и самим загонять в конюшню, в денники на противоположных ее концах. И ставить щиты, чтобы разгоряченные зверюги не разнесли конюшню по бревнышку.

— Надеюсь, ваша тварь не подпалит здесь все, темный шер.

— Ну что вы, мой светлый шер, без приказа — никогда! Кстати, вы уверены, что ваша тварь не пытается закусить конюхом? А, нет, всего лишь его рубахой! — И темный заржал на зависть всей конюшне.

— Не подходи близко, если жизнь дорога. — Проигнорировав насмешки Бастерхази, Дайм бросил монету конюху, осеняющему себя светлым окружьем. — Насыпь Шутнику овса и проваливай.

Поймав серебряную «сестрицу» на лету, — монету прозвали так за изображение солнца на реверсе, — конюх поклонился, быстро высыпал в ясли полмешка овса и сбежал заливать шок вином и рассказывать свежайшую сплетню о конях-людоедах. И шис с ним. Слухом больше, слухом меньше, Магбезопасности плевать.

Дайм бы тоже не отказался залить утренний разговор со Светлейшим чем-нибудь крепким. И ведь ничего неожиданного Светлейший не сказал. Всего лишь выслушал отчет о ликвидации стихийной аномалии, предварительной аттестации дара и передал приказ императора:

— Ты должен сделать все возможное и невозможное, чтобы ее высочество Шуалейда сама захотела замуж за его императорское высочество Люкреса. Чтобы она влюбилась в него, как весенняя кошка. Его высочеству нужны ее верность и безусловное доверие.

Дайм чуть не поперхнулся. Вот так просто, да? Верность и безусловное доверие! От параноидальной менталистки — безусловное доверие! А подвязку Светлой не надо? Твою же…

— Его высочеству плевать, что Аномалия не светлая и никогда не будет светлой? Да она Люкреса раздавит и не заметит, с его-то жалким огрызком дара!

— Не твоя забота, Дюбрайн. — Светлейший, разбуженный на рассвете, был не особенно любезен. — Тебе сказано — делай. И не забудь, она ни в коем случае не должна получить темную категорию. Головой отвечаешь.

— Она сумрачная, мой светлейший шер, и сумрачной останется. И кроме того — неадекватная менталистка. Люкрес не понимает, на ком собрался жениться!

— Понимает или нет, не твое дело.

— Вы… — Дайм проглотил вертевшиеся на языке ругательства и медленно выдохнул, так же медленно вдохнул и спросил совершенно ровно: — Я могу сопроводить Аномалию в крепость Сойки?

— Еще чего. От основной службы тебя никто не освобождал. Через неделю ты должен быть в Метрополии, а через две — на границе с восточными княжествами. Там завелась какая-то дрянь, надо разобраться.

— И как, по-вашему, я буду…

— Как хочешь! — оборвал его Светлейший. — Письма пиши, на ушах танцуй. Приказ слышал, наизусть выучил — выполняй, полковник Дюбрайн!

— Слушаюсь, мой генерал! — рявкнул Дайм в гаснущее зеркало, от чего зеркало треснуло и со звоном осыпалось, длинно выругался…

Хорошо, что он надежно запер комнату двойным защитным контуром. Бастерхази не мог слышать, как он лается со Светлейшим Парьеном и как потом воет от боли. Печать не одобряет ни таких эмоций, ни таких слов в адрес августейшего папеньки, да живет он вечно. Правда, за завтраком, где Дайм с трудом заставил себя хотя бы выпить шамьет, Бастерхази смотрел на него очень понимающе. Почти сочувственно. Его счастье, что только почти — посмей темный его пожалеть, Дайм бы убил. На месте. И плевать, что потом с ним сделал бы Конвент за нападение на полпреда при исполнении.

Полчаса медитации и упражнений по методу Тхемши (да, и от темных бывает польза!) помогли Дайму прийти в себя, выровнять эмоции и избавиться от выворачивающей наизнанку боли. Он даже смог написать Шуалейде вполне пристойное любовное письмо… ладно, писал он вполне искренне, она же менталистка, вранье почувствует на раз. Потому и не подписался, только поставил оттиск собственного кольца с кугуаром. И торжественно поклялся сам себе, что спасет несчастного неразумного брата, а с ним и обожаемого папочку от страшной ошибки и ужасного кошмара в лице Аномалии. Он же верен императору? Верен! Всегда, во всем, и никаких собственных интересов. Все — только во благо империи и Элиаса Брайнона лично.