Сумрачный лес

Половина крыши, заросшая бурьяном, обрушилась, отчего потолок комнаты провалился до того, что Пирмин стоя едва не касался его макушкой. Пробравшиеся внутрь сквозь бесчисленные отверстия длинные травинки свисали до самого пола. По стенам и вдоль подоконников тянулся широкий карниз, расчищенный только под окнами, чтобы оставить вид на улицу. Вдоль стен же карниз был завален всевозможными вещами, которые почти полностью скрывали осыпающуюся отделку стен. Побеги проникшего внутрь бурьяна давно переплелись с тем, до чего смогли дотянуться.

Где-то в этой неразберихе хранилась домашняя утварь, ведь в комнате не было ни шкафов, ни сундуков для хранения посуды и прочих предметов обихода. Возможно, у Фен-деля было не так уж много вещей, потому что Пирмин видел в основном находки, которые хозяин дома принес из своих странствий. Здесь было много сухих веток, например ивы или шиповника, еще украшенных серебристыми костянками или сморщенными красными плодами; на одной из веток примостилось маленькое птичье гнездо. Повсюду свисали длинные моховые завитки.

Фендель, должно быть, собрал эти ветки на берегах Лисички, или Сверлянки, или даже у Холодной реки, ведь отшельник любил бродить далеко от дома. Там и тут попадались оленьи рога, птичьи перья, кора деревьев и даже пустое осиное гнездо. Кое-что из этого, должно быть, отыскалось в Черных камышах или в Сумрачном лесу. В одном углу поверх этих странных припасов лежал выцветший череп дикого кабана с кривыми бивнями, глядящий на Кремплинга пустыми глазницами. Впрочем, из правой торчал сухой сучок.

Карниз прерывался только у левой стены – там в нише Пирмин увидел узкий камин с открытым очагом и полуразобранную постель. Должно быть, там Фендель и спал. Пирмин невольно вздрогнул: его воображение отказывалось признать, что на этом мрачном и сыром ложе можно спать и просыпаться свежим и отдохнувшим. Теперь оно навсегда останется заброшенным, как и маленький столик с единственным шатким стулом, стоявшие у камина.

Над потухшими углями висел на крюке огромный, почерневший снаружи котел. На дне очага не было видно пепла, Пирмин заметил лишь мох возле камней. Здесь давно не разжигали огонь, чтобы хоть немного согреть холодные стены или сварить суп в котелке. Котел был небрежно прикрыт веткой папоротника и наполнен чем-то, мерцающим в полумраке. На остатки еды это не походило.

Хотя мысли Пирмина были заняты другим, он все же приблизился, склонился над котелком и слегка приподнял лист папоротника. Он догадался, что увидит, еще прежде, чем охватил взглядом содержимое котелка. Сосуд был до краев наполнен золотом. Его блеск говорил о богатстве, никак не вязавшемся ни с нищетой обстановки, ни со странной личностью пропавшего хозяина. Кремплинг ошеломленно смотрел на сияющее великолепие. Ему сразу вспомнились лица детей, просиявшие при виде монет, которые подарил им Фен-дель. Он будто бы услышал звонкий голос Блоди, который пытался разумно распорядиться драгоценным подарком, – голос маленького мальчика, получившего сокровище. На глаза несчастного отца снова навернулись слезы.

Его потрясло и то, насколько отличались условия существования, на которые обрек себя Фендель, от той жизни, какую могло бы обеспечить ему на долгие годы золото – тут хватило бы на целый клан, уж если честно. Происхождение богатства оставалось загадкой, но монеты вполне могли найтись где-то еще, как бы щедро отшельник ни раздавал его детям и ни втискивал в загребущие руки старого трактирщика, покупая себе время для одиноких попоек. До жителей деревни доходили разные слухи.

Теперь же Пирмину казалось, что свое немалое состояние Фендель тратил лишь на ежевечернюю выпивку, что всегда заканчивалось более или менее вежливым изгнанием из таверны – это и привело его в последний вечер на ферму Кремплингов. Должно быть, что-то скверное грызло бедного, а в действительности такого богатого отшельника, и несчастья его было не исправить всем золотом мира. И вот теперь воды Лисички, на берегу которой Фендель прожил одинокую жизнь, положили конец его страданиям.

С улицы донеслись голоса, и Пирмин невольно вздрогнул. К одинокой хижине кто-то приближался, спускаясь по лугу к реке, – судя по всему, несколько квенделей. Прислушавшись, Пирмин с ужасом различил голоса Фиделии, Афры и Флорина, которые на ходу звали его, Блоди и Траутмана.

Выйдя из сумрачной хижины во двор, Кремплинг несколько раз моргнул, привыкая к яркому солнцу, сиявшему на безоблачном небе. При виде распахнутой двери его родные остановились.

Фиделия узнала мужа, и улыбка пропала с ее лица, как пропадает туча, унесенная ветром. Наверное, он смотрел на нее с испугом, и по его измученному виду было нетрудно догадаться: случилось что-то ужасное. Фиделии не требовалось ни слов, ни объяснений – Пирмин стоял перед ней один, грязный и измученный. Двое детей, подпрыгивавших рядом, с тревогой переводили взгляд с матери на отца и обратно.

– Где Блоди? – первым крикнул Флорин.

– А Траутман?! – последовал вопрос Афры.