Сумрачный лес

Словно в подтверждение ее слов, издали донесся вой волка – долгий, тягучий, жуткий зов, на который вскоре отозвались несколько его собратьев, находившихся гораздо ближе.

– Они настоящие, – вздохнул Одилий. – Но когда наступит рассвет, мы сможем на время освободиться от них.

– Что это значит – «на время»? – спросила Гортензия. – Страшно подумать, что за день наступит после такой ночи… Бедняжка Бульрих исчез, но, как ни ужасно признавать, гораздо страшнее то, что те мрачные пророчества, которыми вы пугали нас все это время, сбылись. Что будет дальше? Я уже ни в чем не уверена, даже в том, что настанет рассвет. А ведь между этой минутой и тем утром, когда я обрезала розовые кусты, прошло всего несколько часов.

Старик Пфиффер посмотрел на нее с жалостью.

– Может статься, что все злоключения этой ночи прекратятся на какое-то время. Я очень на это надеюсь. То, что они явились летом и даже пересекли границу, страшная угроза для всего Холмогорья, не стану отрицать, но пока это всего лишь угроза. Так мне кажется по опыту, а сужу я по тому, что знаю о темных силах.

– Что еще вы о них знаете? – не отставала Гортензия. – Прикажете поверить, что легенды и детские страшилки воплощаются в жизнь? Или же они всегда были правдой, а не бабушкиными сказками, как мы думали? В ночи вспыхивают бледные огни, где видны люди, идущие к нам из мрачной страны. Потом волки, которые охотятся в небе вместе с бурей, набрасываются на путников, когда им вздумается. И, наконец, вы сами шепчете волшебные заклинания, придающие силы тому, кто готов упасть замертво? Что все это значит и кто вы такой, спрашиваю я вас, Одилий Пфиффер?!

– Я тот, кем был всегда, – ответил ей старик тем тоном, каким говорят с несмышленым ребенком. – А кто они, ты и сама знаешь. Помнишь, как разорвались тучи и выпустили волков? Можешь отрицать сколько угодно, да только правда так и останется правдой.

Гортензия задумалась.

– Дикая Охота? – прошептала она почти беззвучно, но все услышали ее без труда. Сразу же наступила мертвая тишина, даже снаружи. – Так, значит, это правда? Самая жуткая из всех страшилок нашего детства – правда?

Глаза Карлмана округлились. Его детство едва закончилось, и, хотя он чувствовал себя слишком взрослым, чтобы сидеть с детьми и слушать сказки, он не забыл ни одной из вечерних этих историй. Некоторые из них ужасали настолько, что их рассказывали, лишь дождавшись, когда самые маленькие уйдут спать. А тем, что постарше, потом приходилось набираться смелости и заглядывать в поисках чудищ под собственную кровать.

Карлман помнил, как с замиранием сердца свешивался с кровати и всматривался в неясный сумрак под ней. Не блестят ли там, на стене, чьи-то узкие глаза? Не прячется ли за черным контуром в левом углу скрюченная фигура? Он долго думал об этом, стараясь убедить себя, что все чудища вымерли давным-давно. Однако успокоиться до конца не удавалось, и потому, погасив свечу, он лежал под одеялом, вслушиваясь в темноту комнаты, – настороженный, готовый ко всему, будто натянутая струна. А потом, несмотря на все страхи, все же засыпал. На следующее утро ужасы забывались, и при ярком дневном свете, как ни странно, по спине пробегала приятная дрожь, как будто он благополучно вернулся домой после опасного испытания.

Рассказы о Дикой Охоте темными зимними вечерами, когда снаружи завывала буря, занимали его больше, чем любые другие, ведь личность страшного Охотника, который гонит сквозь облака сонмы призрачных существ, всегда оставалась тайной. Даже самые одаренные сказочники, никогда не скупившиеся на приукрашивания, не находили слов, когда речь заходила об этом порождении мрака, и говорили о нем лишь намеками, словно подробное описание могло навлечь беду. Именно эта таинственная пустота делала фигуру Охотника куда более грозной, чем любой дракон, оборотень или горный тролль, как бы ярко их ни изображали.

Карлман одного за другим оглядел сидящих в пещере, чьи лица были освещены мерцающим светом фонарей. Вид у квенделей был смертельно усталый и растерянный. Сам-то он не изменился. А вот старик Пфиффер выглядел скорее встревоженным и озадаченным.

– Так кто вы такой, Одилий, и откуда у вас магическая сила? – повторил Биттерлинг вопрос Гортензии, покачивая головой, словно не в силах поверить в происходящее. – Может быть, вы вовсе не один из нас, а волшебник из потустороннего мира, ведь вы так много знаете о нем – гораздо больше, чем рассказываете.

Пока Звентибольд произносил эту маленькую речь, на лице Одилия появилась улыбка. И, увидев, как он улыбается, спутники были вынуждены признать, что перед ними тот самый добряк-квендель, которого они все знали.