Бабуля так явно им гордилась, что Мьюру даже временами делалось неловко, ведь ничего такого особенного он не делал, только то, что положено делать настоящему мужчине. Однако бабуля Фагна считала иначе: в ее глазах любимый внук был практически идеальным, о чем она не уставала повторять любому, кто был готов слушать. И ее любовь, простая и чистая, продолжала поддерживать Мьюра в самые трудные моменты жизни даже тогда, когда любимой бабули не стало.
Например, когда Лиеста заявила, что не в силах больше терпеть его постоянные разъезды и требует развода, чтобы успеть нормально устроить свою жизнь, пока она еще достаточно молода. Чувство вины за порушенный брак настолько сильно придавило Мьюра, что он безропотно согласился на все условия бывшей супруги и не подписал соглашение о разделе имущества, по которому практически всё, включая столичную квартиру и новенький автомобиль, отходило ей, только потому, что его услали в очередную командировку, прежде чем адвокат Лиесты успел подготовить документы. Вернулся Мьюр перед самым Йолем* [день зимнего солнцестояния], когда адвокат уже успел укатить куда-то к морю, поэтому подписание соглашения опять отложилось. А потом…
А потом, в симпатичном уютном кафе «Огонек», куда он пригласил Таугу и Бьёрлига, чтобы отметить наступление нового года, дочь категорически отказалась отправляться с ним в пансионат под Анафом, куда они всегда ездили на новогодние праздники всей семьей, чтобы покататься на лыжах, разумеется, если Мьюра не отправляли в очередную командировку. После развода выяснилось, что Лиеста туда больше ездить не собирается, поэтому Мьюр решил, что поддержать эту традицию следует ему. Бьёрлиг согласился с радостью, но вот Тауга ехать не захотела, а упрекнувшему ее в нежелании провести время с отцом брату ответила, презрительно оттопырив губу, что Мьюр ей вовсе не отец.
— Что за бред ты несешь? — потрясенно выдохнул Мьюр, обычно не позволявший себе разговаривать с детьми грубо.
— Я говорю правду! — вскинулась Тауга. — Ты не мой отец! Когда мама выходила за тебя замуж, она уже была беременна от другого. И теперь они снова встретились и скоро поженятся. И мой настоящий отец сможет обеспечить мне такую жизнь, которой я по-настоящему достойна!
— Это полная чушь! — категорично заявил Бьёрлиг. — Не забывай, что мы с папой оба оборотни и прекрасно чувствуем такие вещи.
— Действительно, Тауга, — примирительно сказал Мьюр, — что бы там тебе мама ни наговорила, но твой отец всё-таки я.
— А вот и нет! — дочь даже кулаки сжала от злости. — Она провела ритуал привязки, чтобы все, даже оборотни, так считали. Их с Кейрсом, моим настоящим отцом, тогда разлучили его родители, считавшие, что мама ему не пара, но она всё равно решила сохранить беременность, потому что очень его любила и хотела от него хотя бы ребенка.
— Подожди-подожди, — прервал запальчивую речь Мьюр. — Ты утверждаешь, что твоя мать провела запрещенный ритуал, чтобы выдать тебя за мою дочь?
— Вот именно! — решительно тряхнула головой Тауга.
— Запрещенный ритуал? Наша мама? Как же так? Ее теперь что — посадят в тюрьму? — растерянно спросил Бьёрлиг.
— Не посадят, — очень по-взрослому усмехнулась семнадцатилетняя Тауга, — срок давности вышел.
— Да, вышел, — заторможенно кивнул шокированный новостями Мьюр. — Но раз вскрылись такие обстоятельства, я, пожалуй, потребую проведения полной биолого- магической экспертизы, чтобы окончательно прояснить этот вопрос.
И подписание соглашения о разделе совместно нажитого имущества снова отложилось — уже до решения вопроса об отцовстве. А когда выяснилось, что Тауга сказала правду — Мьюр действительно не отец ей, Хундграхт категорически заявил, что имущество они будут делить строго поровну, а если Лиеста откажется подписать соглашение на его условиях добровольно, он предъявит иск о возврате средств, потраченных на содержание чужого ребенка. По общему правилу, закон подобного не допускал, даже если мужчина был введен в заблуждение относительно своего отцовства, но для случаев, когда женщина при этом прибегала к запрещенным ритуалам, существовало исключение. Спорить Лиеста не стала, только презрительно фыркнула, обозвав бывшего мужа крохобором. Мьюр не обиделся, сделать ему еще больнее она всё равно уже не могла.
Не то чтобы ему так уж была нужна половина денег, вырученных от продажи машины и квартиры, которые Лиесте, переехавшей к вновь обретенному возлюбленному, оказавшемуся весьма состоятельным и обеспечившему теперь уже свою жену всем самым-самым лучшим, были без надобности, просто Мьюру казалось, что таким образом он словно бы отрезает от себя эту женщину и всё, что с ней связано, оставляя себе только свое. Например, Бьёрлига, категорически отказавшегося жить с матерью и ее новым мужем.