Читаем Сундук артиста полностью

Нас обступал двор-колодец. Четырехэтажный дом-крепость, построенный из громадных каменных блоков. Его стены и наличники украшены барельефами и виньетками. От них исходила величественная надменность. По обоим берегам Большого канала стоял четырехэтажный особняк из белого и серого камня. Особняк кажется очень легким, будто его изваяли из разных сортов безе. Все четыре этажа — окна-арки с горельефами античных нимф и перилами декоративных балконов. Этот особняк в середине XVII века возвело семейство Бон. Но они разорились, покинули Венецию, а брошенный дом с небольшим садом купил Джамбаттиста Реццонико, который и создал этот дворец.

Владимир Григорьевич провел нас через небольшой белый коридор, с одной его стороны тянулась стена, с другой стороны — широкие проемы без окон. В конце его, возле лифта, нас ждал ключник. Лифт простой, металлический, наверно, встроен в это десятилетие.

Во втором этаже, пройдя, видимо, лакейскую, мы вошли в длинный зал. По три окна располагалось с двух сторон залы. По стенам висели картины.

В некоторых из залов одно окно было витражным. Вернее, вместо окон были картины, собранные из цветных стеклышек. Они занимали всю стену — от пола до потолка. И во всех других залах вместо окон витражи. В некоторых из них есть люстры XV‒XVI веков, очень простые: бронзовый круг с рисунком-чеканкой, к которому прикреплены «чашечки» или «рюмочки» для свечей, и этот круг на цепях подвешен к потолку. Во многих залах стоят напольные канделябры — напольные подсвечники с пятью-семью подсвечниками высотой в сажень. Они как бы сложены из диких зверей: волки, зайцы, фазаны, лисицы, глухари, медведи, барсуки лезут, бегут, ползут — все в движении. Я задерживалась у этих канделябров по нескольку минут — необыкновенно изящные работы. В залах первых двух этажей кресла XIII–XVI веков, деревянные, ножки от низа сиденья расходятся угольником, а само кресло кажется широким, ибо сиденье и подлокотники образовывали широкую «подкову»… Еще один проходной зал, весь, от пола до потолка, выложен темно-рыжим камнем, напоминающим пестрый сердолик. По обеим сторонам залы четыре-пять дверей… над каждым верхним порталом неглубокая овальная ниша. Задник ее зеленый, обрамление — белый мрамор. И, к моему удивлению, в них бюсты античных мыслителей. По бокам дверей мраморные капители от колонн. По стенам — скамейки из темного дерева с гнутыми спинками и подлокотниками (рейки — плоские, длинные, деревянные палочки не выпилены, словно воск), отчего зал кажется воздушным. Сиденья обтянуты темно-шоколадной кожей, на которой в некоторых местах я замечала легкие вмятины… несколько столетий тому назад на этих скамьях сидели.

Возле каждой двери той залы стояло что-то похожее на четверть кареты без колес, весьма тесное, как полубудка, в которой на первый взгляд можно лишь стоять, да и то ссутулившись. У нее спереди и сзади имеются по две крепкие палки. В окошко дверцы можно было рассмотреть мягкое кресло и внутреннюю обивку — бархат и атлас. И эти будки раскрашены под золотую парчу. Ни я, ни мои спутники не могли понять назначение этого предмета. Оказалось, это портантина, по-нашему — бричка для господ, которую носили два лакея. Наверно, и жены передвигались в них, а слуги шли рядом. Зимой, с середины декабря по март, когда подтапливало город, знатные горожане ездили по улицам в таких бричках.

Многие залы особняка бледно-фисташкового цвета. Мы миновали три зала, в которых вдоль стен тянулись длинные столы из темного дерева. Ножки-подпорки столов были плоскими, сплошными, вырезанными из одной доски. И столешницы были сбиты из двух толстых досок, моренных темной морилкой. Пахнуло родным домом, отрочеством… отец сделал на даче такой стол, два метра в длину и в полметра ширины… из четырех досок, гладких; батюшка полмесяца его и ножовкой, и разными шкурками зачищал, покрывал три-четыре раза мастикой, затем покрывал лаком, который сам варил. Многие вещи в особняке Реццонико казались родными.

Где-то стояли канделябры, ни одного стула, ни одного табурета. Быть может, во всем городе не нашлось ни одного кресла, стула того времени. Во всех залах трех этажей полы «рябые» — мелкие ракушки, перемешанные с яичным белком и смолой, но на верхних этажах, где гостиные, диванные, — длинные доски.

Перейти на страницу:

Все книги серии Зеркало памяти

Третий звонок
Третий звонок

В этой книге Михаил Козаков рассказывает о крутом повороте судьбы – своем переезде в Тель-Авив, о работе и жизни там, о возвращении в Россию…Израиль подарил незабываемый творческий опыт – играть на сцене и ставить спектакли на иврите. Там же актер преподавал в театральной студии Нисона Натива, создал «Русскую антрепризу Михаила Козакова» и, конечно, вел дневники.«Работа – это лекарство от всех бед. Я отдыхать не очень умею, не знаю, как это делается, но я сам выбрал себе такой путь». Когда он вернулся на родину, сбылись мечты сыграть шекспировских Шейлока и Лира, снять новые телефильмы, поставить театральные и музыкально-поэтические спектакли.Книга «Третий звонок» не подведение итогов: «После третьего звонка для меня начинается момент истины: я выхожу на сцену…»В 2011 году Михаила Козакова не стало. Но его размышления и воспоминания всегда будут жить на страницах автобиографической книги.

Карина Саркисьянц , Михаил Михайлович Козаков

Биографии и Мемуары / Театр / Психология / Образование и наука / Документальное
Рисунки на песке
Рисунки на песке

Михаилу Козакову не было и двадцати двух лет, когда на экраны вышел фильм «Убийство на улице Данте», главная роль в котором принесла ему известность. Еще через год, сыграв в спектакле Н. Охлопкова Гамлета, молодой актер приобрел всенародную славу.А потом были фильмы «Евгения Гранде», «Человек-амфибия», «Выстрел», «Обыкновенная история», «Соломенная шляпка», «Здравствуйте, я ваша тетя!», «Покровские ворота» и многие другие. Бесчисленные спектакли в московских театрах.Роли Михаила Козакова, поэтические программы, режиссерские работы — за всем стоит уникальное дарование и высочайшее мастерство. К себе и к другим актер всегда был чрезвычайно требовательным. Это качество проявилось и при создании книги, вместившей в себя искренний рассказ о жизни на родине, о работе в театре и кино, о дружбе с Олегом Ефремовым, Евгением Евстигнеевым, Роланом Быковым, Олегом Далем, Арсением Тарковским, Булатом Окуджавой, Евгением Евтушенко, Давидом Самойловым и другими.

Андрей Геннадьевич Васильев , Михаил Михайлович Козаков

Биографии и Мемуары / Театр / Детская фантастика / Книги Для Детей / Документальное
Судьба и ремесло
Судьба и ремесло

Алексей Баталов (1928–2017) родился в театральной семье. Призвание получил с самых первых ролей в кино («Большая семья» и «Дело Румянцева»). Настоящая слава пришла после картины «Летят журавли». С тех пор имя Баталова стало своего рода гарантией успеха любого фильма, в котором он снимался: «Дорогой мой человек», «Дама с собачкой», «Девять дней одного года», «Возврата нет». А роль Гоши в картине «Москва слезам не верит» даже невозможно представить, что мог сыграть другой актер. В баталовских героях зрители полюбили открытость, теплоту и доброту. В этой книге автор рассказывает о кино, о работе на радио, о тайнах своего ремесла. Повествует о режиссерах и актерах. Среди них – И. Хейфиц, М. Ромм, В. Марецкая, И. Смоктуновский, Р. Быков, И. Саввина. И конечно, вспоминает легендарный дом на Ордынке, куда приходили в гости к родителям великие мхатовцы – Б. Ливанов, О. Андровская, В. Станицын, где бывали известные писатели и подолгу жила Ахматова. Книгу актера органично дополняют предисловие и рассказы его дочери, Гитаны-Марии Баталовой.

Алексей Владимирович Баталов

Театр

Похожие книги

10 гениев спорта
10 гениев спорта

Люди, о жизни которых рассказывается в этой книге, не просто добились больших успехов в спорте, они меняли этот мир, оказывали влияние на мировоззрение целых поколений, сравнимое с влиянием самых известных писателей или политиков. Может быть, кто-то из читателей помоложе, прочитав эту книгу, всерьез займется спортом и со временем станет новым Пеле, новой Ириной Родниной, Сергеем Бубкой или Михаэлем Шумахером. А может быть, подумает и решит, что большой спорт – это не для него. И вряд ли за это можно осуждать. Потому что спорт высшего уровня – это тяжелейший труд, изнурительные, доводящие до изнеможения тренировки, травмы, опасность для здоровья, а иногда даже и для жизни. Честь и слава тем, кто сумел пройти этот путь до конца, выстоял в борьбе с соперниками и собственными неудачами, сумел подчинить себе непокорную и зачастую жестокую судьбу! Герои этой книги добились своей цели и поэтому могут с полным правом называться гениями спорта…

Андрей Юрьевич Хорошевский

Биографии и Мемуары / Документальное
Адмирал Ее Величества России
Адмирал Ее Величества России

Что есть величие – закономерность или случайность? Вряд ли на этот вопрос можно ответить однозначно. Но разве большинство великих судеб делает не случайный поворот? Какая-нибудь ничего не значащая встреча, мимолетная удача, без которой великий путь так бы и остался просто биографией.И все же есть судьбы, которым путь к величию, кажется, предначертан с рождения. Павел Степанович Нахимов (1802—1855) – из их числа. Конечно, у него были учителя, был великий М. П. Лазарев, под началом которого Нахимов сначала отправился в кругосветное плавание, а затем геройски сражался в битве при Наварине.Но Нахимов шел к своей славе, невзирая на подарки судьбы и ее удары. Например, когда тот же Лазарев охладел к нему и настоял на назначении на пост начальника штаба (а фактически – командующего) Черноморского флота другого, пусть и не менее достойного кандидата – Корнилова. Тогда Нахимов не просто стоически воспринял эту ситуацию, но до последней своей минуты хранил искреннее уважение к памяти Лазарева и Корнилова.Крымская война 1853—1856 гг. была последней «благородной» войной в истории человечества, «войной джентльменов». Во-первых, потому, что враги хоть и оставались врагами, но уважали друг друга. А во-вторых – это была война «идеальных» командиров. Иерархия, звания, прошлые заслуги – все это ничего не значило для Нахимова, когда речь о шла о деле. А делом всей жизни адмирала была защита Отечества…От юности, учебы в Морском корпусе, первых плаваний – до гениальной победы при Синопе и героической обороны Севастополя: о большом пути великого флотоводца рассказывают уникальные документы самого П. С. Нахимова. Дополняют их мемуары соратников Павла Степановича, воспоминания современников знаменитого российского адмирала, фрагменты трудов классиков военной истории – Е. В. Тарле, А. М. Зайончковского, М. И. Богдановича, А. А. Керсновского.Нахимов был фаталистом. Он всегда знал, что придет его время. Что, даже если понадобится сражаться с превосходящим флотом противника,– он будет сражаться и победит. Знал, что именно он должен защищать Севастополь, руководить его обороной, даже не имея поначалу соответствующих на то полномочий. А когда погиб Корнилов и положение Севастополя становилось все более тяжелым, «окружающие Нахимова стали замечать в нем твердое, безмолвное решение, смысл которого был им понятен. С каждым месяцем им становилось все яснее, что этот человек не может и не хочет пережить Севастополь».Так и вышло… В этом – высшая форма величия полководца, которую невозможно изъяснить… Перед ней можно только преклоняться…Электронная публикация материалов жизни и деятельности П. С. Нахимова включает полный текст бумажной книги и избранную часть иллюстративного документального материала. А для истинных ценителей подарочных изданий мы предлагаем классическую книгу. Как и все издания серии «Великие полководцы» книга снабжена подробными историческими и биографическими комментариями; текст сопровождают сотни иллюстраций из российских и зарубежных периодических изданий описываемого времени, с многими из которых современный читатель познакомится впервые. Прекрасная печать, оригинальное оформление, лучшая офсетная бумага – все это делает книги подарочной серии «Великие полководцы» лучшим подарком мужчине на все случаи жизни.

Павел Степанович Нахимов

Биографии и Мемуары / Военное дело / Военная история / История / Военное дело: прочее / Образование и наука