Сундук артиста

Интересным открытием было для меня то, что необъятная площадь города образована двумя площадями. Вторая не имеет никакой границы с главной. Она простирается прямо с берега и перед дворцом дожжей и заканчивается у торца дворца. Размером она шагов в триста ширины и пятьсот длины, называется Пьяццетта. В стародавние времена на этом месте было торжище со всевозможными лавками. Вестимо, когда приезжал какой-то важный гость, его приглашали к себе в дом. На Пьяццетте шла городская жизнь. Примерно во второй половине XVI века площадь превратилась в лобное место. Спустя полтора века смертную казнь упразднили. А тюремные камеры размещались в верхнем этаже дворца…

Об этом я размышляла, стоя в очереди на вход в колокольню собора Св. Марка (раньше на ее месте стояла сторожевая башня). Время было полуденное, и солнце обливало и собор, и Дворец дожей ясным светом. Правая сторона собора Св. Марка словно вырезана из чистого снега. И вновь в памяти возникла та книга, которую отец давал смотреть, — фотографии и картинки дворцов Венеции, — вполголоса что-то рассказывая. Эти дворцы, соборы обступали меня со всех сторон, а пошептаться было не с кем.

Сторожевая башня — весьма мрачное развлечение. Долго описывать не буду, ибо она, построенная в начале XVI века, рухнула в 1902 г. и за девять лет была восстановлена. В ее подвалах находилось теснилище, куда заточались самые жестокие убийцы. Внутри зябко, сыро. Большие камни. Лифт из темного металла.

Я больше люблю гулять по улицам. Там все кафе и рестораны, как выше было замечено, до двух часов дня закрыты. Только в кафе можно заказать четыре вида кофе, чай, сливки, сахар, по два песочного печенья. И все. Рестораны закрыты до двух дня. Если вы по дороге купили мороженое, прошли еще метров пятьдесят и захотели отдохнуть, хотя бы доесть мороженое, и присели за пустой столик, вас вежливо попросит официант.

С моря наплывал махрово-янтарный вечер. На углу, за собором Св. Марка, возносится к небу белоснежная базилика, которая несколькими страницами прежде была мной описана.

Мы с Натальей Георгиевной захотели поставить поминальные свечи родным и любимым людям в белокаменной базилике. Стены и фундамент базилики с улицы обновляли, и для мусорных тачек был положен пандус из рифленого металла. Мы вошли в просторные, светлые сени, где было несколько стендов с какими-то брошюрами. Тяжелая, украшенная барельефами дверь открыта. Высокие, острым коньком сходящиеся своды из коричнево-серого камня, образующие три свода. Центральный свод, как мне показалось, был наиболее высоким. Оттуда на меня смотрела Богородица. В ее облике было что-то очень знакомое, остальные лики были суровыми. Вечностью и безысходностью веяло от этого мрачного сонма. Высокий и бесконечно длинный свод базилики был в полумраке. Откуда-то оттуда, из далекой, беззвучной вечности Света — Мира на меня смотрели родные и любимые глаза, а перед нашим взором — приглядная завеса. В то краткое время, что находились мы в церкви, я знала, что высоко-далеко меня слышат и видят.

Вечером, в час заката, главная площадь была залита золотисто-янтарным светом. Фрески собора Св. Марка сияли первозданной свежестью. Ажурные «кокошники» пьедесталов святых, словно золотые нимбы. И землисто-ржавая решетка — «сито», будто заслонка в Вечный мрак, в Вечное Забвение. Постепенно все заключала в свои объятия ночь.

В темном небе летали бело-серые чайки с серыми головками и спинами. Глаза-бусины, колкие и наглые. Из-под ног туристов взмывали ввысь серые, сизые, даже коричневато-сизые голуби. Узрев с высоты покинутый стол, они налетали и пробовали все, пока официанты их не прогоняли. Чайки тоже не гнушались угощением. Мы решили на прощанье поужинать. Летом, в жару, нет аппетита, но Михаил Семенович заказал большую тарелку креветок с зеленью. Нам предложили белое вино и шампанские. Выбрали последнее, а я пила легкий кофе, к которому давали песочное печенье, ягоды, мороженое. Пир. Меня удивило, что подали блюдо с креветками и красной рыбой под куполообразной крышкой. Это была не просто сетка, все прутики были переплетены подобно нашей кольчуге. Высокий, длинноногий, почти седой официант попросил долго не держать открытыми тарелки, чтобы не смущать чаек. Они летали над людьми и куда-то исчезали. Секстет на полукруглой эстраде играл инструментальную классику. Площадь беззвучно гудела от сотен голосов. Солнечный свет постепенно стекал к горизонту, отчего собор Св. Марка становился грузнее, суровее, дворец приобретал теплый оттенок. Он все больше и больше напоминал мне детство, может, что-то в родном доме на Большой Полянке.