Сундук мертвеца. Путь Базилио

Встали рано. Карабас безжалостно стащил с кровати постанывающего Пьеро, поставил на ноги, встряхнул и на негнущихся ногах отправил в сортир – блевать и плакать. Арлекина, вялого и томного после ночных приключений – он спутался с местным жеребчиком и каждую ночь к нему бегал – раввин заставил засунуть палец в задницу и потом его облизать. Маленький педрилка напрягся, обиделся. Карабас не обратил на его переживания никакого внимания: он был хмур, быстр и нерасположен.

На улице, однако, бар Раббас немного оттаял – возможно, потому, что его ждали. Заказанный через мадам Капительман экипаж – открытая карета, запряжённая шестернёй, – стоял на улице, привлекая внимание праздношатающегося электората. Лучшее, наименее тряское местечко в карете уже было занято: там лежала серая поняша в рыжей попонке.

На козлах сидел мелкий крысачок в красной рубашонке – видимо, поняшин челядин. Рядом примостился Карабасов бэтмен.

Карабас вежливо поздоровался с поняшей, назвав её Юличкой, помог пошатывающемуся Пьеро подняться по неудобной приступке, после чего благополучно устроился сзади.

– Куда направляемся, шеф? – осведомился Арлекин.

– Пополнять ряды, – буркнул раввин. – Нам нужна прислуга и массовка, – снизошёл он до более внятного объяснения. – Уж если мы едем по Стране Дураков открыто, я хочу перемещаться с максимально возможным комфортом. И не намерен лишать его остальных. Ну что, едем? – это он адресовал поняше.

– Мальчики, вперёд, – скомандовала поняша.

– Куды бечь? – спросил правый першерон-коренник, здоровенный соловый жеребец. У него был забавный деревенский выговор.

– На кудыкину гору, – ляпнул Арлекин и тут же зажал себе рот рукой – точнее, рука зажала ему рот.

– В Цимес, к старой калуше, – распорядилась поняша.

Першерон согласно ударил копытом оземь, тряхнул гривой и принялся распоряжаться:

– Эге-гей-го, фляки господарские! Товсь… три-четыре… – он напрягся, мускулы заиграли под кожей, – трогай!

– Ебаааать! – дружно закричали першероны, трогая с места. Карета дёрнулась, скрипнули рессоры, улочка дёрнулась и поплыла назад.

– Песню запе-вай! – закричал коренник и тут же начал: – С дерееееевьев листья опадают…

– Ёксель-моксель! – закричали першероны.

– Пришла осенняя пора! Ать-два! – проорался левый коренник, постригивая ушами.

– Ребяяяяят заняшили поняши… – проникновенно затянул заводила, переходя с шага на неторопливую рысцу.

– Наши няши! – гаркнули першероны, подтягиваясь и равняясь.

– Настаааала очередь моя! Ать-два! – левый коренник поддал ходу. Кони пошли ровно, вбивая в мягкую дорожную пыль отпечатки подков. Карета катилась, поскрипывая рессорами, мягко проседая и покачиваясь на ухабах.

Ехали без разговора. Карабас, напряжённый и на сложных щщах, сидел неподвижно и хмурил брови. Обдолбанный Пьеро сидел неподвижно, как куль с мукой.

Скучающему Арлекину только и оставалось, что разглядывать окрестности: аккуратные деревянные домики, выпасы, буколические стожки сена под навесами, попонки, сушащиеся на вычурных чугунных оградах. Небо с крохотными кружевными облачками, едва прикрывавшими оголённую синеву, обещало тёплый день.

Пару раз их обогнали. Сначала на рысях пронёсся мартыхай в зелёном бархатном костюмчике, с толстой сумкой на ремне – курьер или почтальон. Першерон-заводила крикнул ему вслед какую-то грубость, кони дружно заржали. Мартыхай до ответа не снизошёл – лишь приподнялся в стременах, открючил хвост, трубно взбзднул и умчался. Мартышачья вонь ударила коням по ноздрям, першероны зафыркали и сбились с ритма, коренник затейливо матерился и орал что-то вроде «Карский раз! Зубрик два! Фляки господарские!». Даже Пьеро на минуту вышел из своего обычного транса и заблекотал:

– Сон мне… жёлтые огни… от лютой-бешеной хуйни… ослобони, ослобони! – после чего шмыгнул носом и что-то быстро-быстро залепетал. Арлекин решил было послушать – вдруг у поэта снова проснулся Дар и он сейчас прозревает грядущее – но быстро понял, что Пьерик просто не в себе и несёт ахинею.

Потом из проулка выкатилась запряжённая рыжим жеребцом коляска-тильбюри. В ней лежала юная пони породы пинки-пай, розовая и счастливая, с васильками и маками в уложенной золотистой гривке. Дамочка с коляской окинула Карабаса и его компанию насмешливым взглядом, свистнула, и её жеребец задвигал копытами с удвоенной скоростью. Юличка презрительно фукнула.

Карабас не обращал на все эти мелочи ни малейшего внимания. Сгорбившись и нахлобучив капелюш на самые уши, он курил сигару и думал думу. Судя по сдвинутым бровям – давнюю и невесёлую.

Наконец домики кончились. Осталась дорога, пыль, трава, да легкомысленные рощицы по краям. Солнце поднялось и стало ощутимо припекать. Арлекин подозвал бэтмена и попил из него солёненькой водички. Больше было заняться нечем. Он попытался вздремнуть, но безуспешно: слишком трясло.

Першероны исполнили весь свой нехитрый песенный репертуар и начали по новой про заняшенных ребят, когда показался Цимес.