Сундук мертвеца. Путь Базилио

– Буим, барин, буим, как тому не бывать-та, – засуетился хомяк.

– А кого рожать? – влез Арле.

– Кого? – Африканыч растерянно почесал за ухом, пытаясь сосредоточиться. – Яйцеклетки в матушку загружали, дай Дочь воспомянуть… давно, – хомяк махнул лапой, отказавшись от борьбы со слабеющей памятью на этом участке, зато предпринял неожиданное наступление на другом.

– Два яишника было от хомосапочки, навроде коломбины… потом, стало быть, пупица была, хорошая такая, крупная… от альцбацыхи клетушки тож, от йих гозманы родятся…

– Гозманов не надо, – сказал Арлекин. Карабас не отреагировал.

– Котеги хорошие будут, – почти жалобно сказал хомяк. – Возьмите котегов, недорого совсем… Ментёночек ещё ожидается, – не дождавшись ответа, продолжил он.

– Вот только позорных основ нам не хватало, – пробурчал Арлекин.

– Арапчата тож, такие мелкие, трохи чернявые, – вспомнил старик. – И собаченька какая-никакая непременно случится, – это он сказал с сокрушённым видом.

– А что с собачкой не так? – заинтересовался Карабас. Потом, видимо, залез в голову хомяка и хохотнул.

Старик того не заметил и принялся объяснять.

– Ить, тут такое дело… Лет десять назад, почитай, было. У барынь на собачек мода была, собачки им чевой-та занадобились, вот, значить, яйцеклетки ихние и загрузили. Да только что-то не то с яйцеклетками теми сталось, ген в них битый был. Все собаченьки, как есть, безглазые шли, ну что ты буишь делать. Мы их с той поры душим-душим, а они заводятся и заводятся… – он понурился и виновато посмотрел в сторону.

– Так зачем их заводить? – не понял Арлекин.

– Так это ж, того, они сами, – старик совсем засмущался. – Яйцеклетков-то тех наложили в матушку богато, они в матушке с той поры и схороняются. И убрать их оттеда нет никакой возможности. Значить, и в матки ёйные они исправьно поставляются. А нащщот мужика – так, ить, места у нас дикие, джигурда всякая так и бродит. Бежит, значицца, волк али кобель какой мимо матушки, а от еёйного естества сучьим духом тащит. Так он, скобейда несносная, непременно подскочить и матушке вставит. Я уж гоняю их, гоняю – так они ночью приходют… Говорю ж, беда у нас с родителями: некем взять. Вот вы, барин, – обратился он к раввину, – мущина справный, из себя видный, дык не побрезговали бы матушку обиходить? У нас как раз хомосапые яйцеклеточки простаивают. От помёта самого здорового дадим, – посулил он.

Карабас усмехнулся.

– Не могу, – сказал он, – секс с нееврейкой является весьма серьёзным грехом. Рамбам, например, считал его более страшным, чем кровосмешение. Хотя это спорное мнение. Например, древний ребе Лейб Троппер, желая помочь женщинам, готовящимся принять иудаизм, вступал с ними в связь, дабы передать им еврейство половым путём. Однако калуша не может стать еврейкой, за отсутствием у неё необходимых умственных и моральных качеств…

Арлекин снова дёрнул раввина за отворот лапсердака. Он отлично знал, что о своей странной религии Карабас мог рассуждать чрезвычайно долго, причём финал его речи, как правило, полностью противоречил началу.

– К тому же у меня сорок восемь хромосом, – быстро закончил бар Раббас. – Вряд ли у вас найдутся подходящие яйцеклетки, – он похлопал по калуше.

– Были, барин, были на сорок восемь, ей-Доче были такие! – поматерился хомяк. – Вот только когда… – тут он призадумался и умолк.

Внезапно калуша содрогнулась до самых корней – да так, что от земли встала столбом пыль. Потом сверху раздался тяжёлый низкий звук, будто бегемот рыгнул.

– Рожаит! – вскрикнул хомяк. – Как есть рожаит! Баре, отыдьте, щаз воды отходить будут, не дай Доча – перепачкаетесь…

Карабас молча и быстро ухватил Арлекина за руку и покинул опасную зону. Сделал он это как нельзя вовремя: через пару секунд и ровно на то место, на котором они стояли, обрушился настоящий водопад, хлынувший из разверстого ятла. Дурно пахнущая жидкость забрызгала хомяка. Тот, однако, не испугался, а наоборот – встал ровнёхонько на самое мокрое место.

В этот момент ятло дрогнуло, раздвинулось, обнажив сизо-багровые глубины, и после нескольких судорожных сокращений на свет вылезла лысая головёнка коломбины.

– Давай-ка, матушка, потужимся, – хомяк поднял посох и осторожно ткнул им в какое-то чувствительное место. Калуша снова издала тот же рыгочущий звук, ятло хлюпнуло, раззявилось и показались блестящие от слизи плечики. Ещё несколько судорог – и тельце коломбины выбросило из натруженной матки. Зубы вагинального зева, дотоле заведённые в загубье, выдвинулись и смачно щёлкнули, перекусывая пуповину.

Хомяк ловко поймал новорожденную, быстро облизал и усадил на землю.

Любопытствующий Арлекин подошёл поближе. Коломбина сидела на попе ровно и протирала маленькими кулачками глазки. Наконец она подняла голову и увидела, что за ней наблюдают.

– А… абы… абырвалг, – сказала она.

Арлекин не удивился: он-то знал, что все калушата говорят это слово при рождении. Это была какая-то очень старая традиция, восходящая чуть ли не к профессору Выбегалло, а то и к доктору Моро.