Сундук с серебром

Не будь Мицка такой покладистой и рассудительной, в доме теперь воцарился бы сущий ад. Но она послушалась отцовских уговоров. Не то чтобы ей так уж хотелось мира в семье, сколько жаль было озабоченного отца, да к тому же он обещал дать за ней в приданое пятьсот гульденов.

— А мне что останется? — нахмурилась Анка, узнав об этом.

— Тебе? — окинул ее отец ледяным взглядом. И ему стало страшно, что он чувствует к ней почти ненависть. — А разве ты не получишь дом и все, что к нему относится?

Мицка прождала женихов все лето, но только под осень перед домом остановилось двое мужчин. Рослые, почти под стреху головой, они были одеты в короткие куртки, их твердые шляпы торчком сидели на макушках, далеко не доходя до ушей. Старший, с резкими чертами лица, носил рыжие баки; младший был еще безус, румян, как девушка, и застенчив.

Они не сразу вошли в дом, а сначала осмотрели его снаружи. Тоне вышел на порог и поздоровался. Мужчина с баками ответил ему, паренек не проговорил ни слова; он смотрел на носки своих сапог и кусал губы.

— Похоже, дождя не будет, — сказал мужчина с баками, поглядев на небо.

— Похоже, — согласился Ерам. — Осень нынче сухая. Может, зайдете в дом?

— Да торопиться особо некуда, — произнес старший гость и посмотрел на парня, глядевшего в сторону сада. — Сколько скотины-то держишь?

— Три головы в хлеву. Можно пойти глянуть.

Они вошли в хлев, потрепали коров по бокам, перекинулись несколькими словами о кормах и снова двинулись к дому.

— Я Колкарев Петер, — сказал мужчина. — А это Матевж, брата моего сын. Их двор вон там, за Осойником, в часе ходьбы отсюда. Млевниками они прозываются.

— Тебя-то я помню, — дружелюбно усмехнулся Тоне. — А Млевники далеко больно, — мерил он глазами парня, как бы оценивая его, — туда меня не заносило.

— Мать у него умерла, вот и ищем новую хозяйку. И забрели в этакую даль. Может, у тебя чего найдется?

— Да нашлось бы, — подтвердил Тоне. — Потолковать надо.

Из сеней вышла Анка с подойником в руке и пошла к хлеву. Матевж, засмотревшись на нее, чуть не споткнулся о камень.

— Заходите в дом! — позвал Ерам.

Гости вошли. Петер, уставясь на матицу, проходившую посередине потолка, остановился.

— Давайте к столу поближе! Мицка, принеси хлеба, чтоб они себе отрезали. Водка на полке.

Девушка, которая до этого стояла, точно окаменелая, выскочила из комнаты, как белка.

— С этим-то успеется, успеется — отвечал Петер на приглашение Тоне. — Сначала надо невесту посмотреть, увидеть да услышать, что она скажет, а тогда и посидеть можно.

Мицка принесла хлеба и водки и поставила то и другое на стол.

— Вот это она и есть, — сказал Ерам, — коли вам подходит.

Девушке было неловко до слез, но все же она не убежала; теребя в руках край передника, она смотрела в окно.

Сваты несколько мгновений смотрели на нее. Матевж, красный как рак, глядел исподлобья.

— Ну, Тевж? — обратился к нему дядя.

— Подойдет, — проговорил парень и скосился через левое плечо куда-то в сторону двери.

— А ты? — спросил Мицку отец. — Не будешь отказываться?

— Зачем отказываться? — покорно ответила она. — Парень, видно, порядочный, и хозяйство у них такое, что жить можно.

— Тут уж можете мне поверить, я за них ручаюсь, — с воодушевлением заговорил Петер. — Правда, целого надела не наберется, малость не хватает. Но зато в хлеву стоит хороший скот, дрова они к самому дому подвозят, вода прямо у порога, поля сразу же за хлевом начинаются и луг под боком. Хлеба у них всегда хватает; мужчины круглый год дома живут, на заработки ходить нет надобности. А парень — сама видишь: не пьет, здоров как бык и крепок как дуб, а об остальном уж сама узнаешь. Правильно я говорю, Тевж?

— О, это-то да, — сказал парень и умолк.

Мицка посмотрела на него, он на нее, и оба одновременно отвели взгляд.

— Ну, добро. — У Ерама от волнения дрожал голос. — Об остальном после поговорим. А сейчас садитесь, пейте и ешьте!

Они сели, налили себе водки и закусили хлебом. Мицка была точно в лихорадке, бегала из сеней в горницу и обратно. Каждый раз взгляд парня следовал за ней.

— Сколько ты приданого дашь? — спросил Петер Ерама.

— Триста я ей назначил, — сказал тот, чтобы иметь возможность накинуть еще.

— Триста? — вскинулся сват, кроша в пальцах хлеб. — Придется порядком прибавить. Столько за любой арендаторской дочкой дают.

— Так мы разве богаче арендаторов?

— А то как же! Будто мы не знаем, что у тебя денег куры не клюют.

— Откуда же мне столько взять?

— Это уж ты сам знаешь. Накинь еще, накинь. Стыдно тебе будет, если девушка пойдет из дому с пустыми руками. И женихов таких поискать да поискать.

— Ну, так и быть — еще сто. Четыреста — и все. Больше не могу.

— Четыреста невесте, которая идет на такое хозяйство, как у Млевников, это все равно что ничего. Знал бы это Матевжев отец — он бы в гробу перевернулся. Самое маленькое шестьсот. И по рукам!

— Нет. Шестьсот — это бешеные деньги. Если я все продам, и то шестисот не наскребу.

— Не прикидывайся! Ничего тебе не надо продавать, ты и так наскребешь вдвое больше. Хе-хе!