Сундук с серебром

— Что?.. Угол у меня есть до самой смерти, его ты не можешь от меня запереть.

— Не могу… — Милка на миг остановилась. — Вот и ступайте в свой угол. А дом я все-таки запру.

— Еще что! В доме меня запирать! А ежели что случится?

— Что может случиться? — Милка взяла на руки ребенка, суровая складка залегла возле рта. — Ежели что и случится, так разве только из-за вас. Вам-то ведь нечего терять.

— Из-за меня… ничего не случится, но может случиться другое… — сказал Продар. — Может случиться другое! — Он повысил голос. — Худого я не сделаю, а вот помочь могу. Ты еще попросишь у меня помощи!

— У вас — никогда! — крикнула Милка, высокомерно и озлобленно.

— Как знать, — бросил старик и пошел к двери.

— У вас — никогда! — закричала она еще громче, так что ребенок с перепугу заплакал.

33

Ступив на тропинку, ведущую к Мертвой скале, Продар остановился. Милка заперла дом и пошла к Кошану. Ее светлое платье переливалось на солнце. Держа на руках ребенка, она шла горделивой поступью человека, сознающего свою силу.

Продар ненавидел ее походку, ненавидел ее фигуру, лицо, душу. Гордый и могучий, много лет правивший домом, он отдал свою власть не сыну, не собственной крови, а чуждой самозванке.

Среди деревьев, насмешливо глядя своими красными окнами, сверкал уже не принадлежавший ему дом. Этот дом запирали от него, когда хотели. И все-таки фундамент заложил его дед, отец достроил, он расширил, а сын его — украсил. За счет чего?..

Продар посмотрел окрест себя и увидел, за счет чего. Он пошел по тропинке наверх. Там, где некогда его встречала прохлада, теперь солнце жгло терновник, барбарис, ежевику, ломонос, который стелился по земле, не имея за что зацепиться. Ни одно дерево не радует взор. Несколько молодых буков стыдливо тянут свои девственные стволы. Сосенки, едва проглянувшие из земли. Низкорослый кустарник, низенький граб, уродливый дуб и искривленный кизил. И голые камни, прежде почти невидные, поросшие зеленым мхом. Теперь же солнце пожгло мох, он побурел и сник. Повсюду голая земля, усеянная гниющими сучьями срубленных деревьев.

Не было больше благодатной прохлады, приглушенного говора листьев, птичьих голосов, исчезло ощущение богатства и силы.

В горах стояла тишина, играли стрекозы; на камне у дороги грелась гадюка. Маленькая прогалинка краснела мелкой земляникой и малиной. От всего веяло нищетой.

У Продара защемило сердце. Он сел у Мертвой скалы и устремил взгляд в долину. Вид домов тоже не веселил душу. Он посмотрел на противоположный склон — там рыжела сплошная плешь. Глаза его обратились к северу, где высилась голая гора; весенний пожар уничтожил то, что пощадил топор.

Все было напрасно. Некуда было уйти от бьющей в глаза правды. И он закрыл их.

Продар прислушался. Кругом царило безмолвие, нарушаемое только гудением саранчи, шипением гадюки да жужжанием большой мухи. Он вспомнил, как стучали топоры, пели пилы, перекликались лесорубы, громыхали катившиеся вниз бревна. Раздавались итальянские команды, брань. Потом шум и всплеск воды — бревно падало в реку. И снова тишина…

Продар открыл глаза. Мысленно он заново переживал опустошение долины. Толпы чужаков приходили в ущелье и разоряли клады среди бела дня. Кладоискатели ушли, оставив за собой оголенные горы. Но приходят новые и снова суют в руки деньги.

Теперешние люди ничего общего не имели с теми старыми хозяевами, которые не поддавались никаким соблазнам и цепко держались за землю.

Душа у Продара заныла, громко застонав, он встал.

Поднялся повыше и осмотрелся по сторонам. Ему стало страшно. С природой он уж не разговаривал, как прежде. Он проклинал ее.

Взойдя на гребень горы, Продар увидел человека. Он сидел на камне, сложив руки на коленях и погрузившись в глубокое раздумье. С удивлением Продар узнал в нем своего сына.

Заслышав шаги, Петер поднял голову. Они долго молчали, не зная, что сказать друг другу.

— Помнишь, как я показывал тебе границу? — спросил наконец Продар, чтоб прервать тягостное молчание. — Тогда и над нами, и под нами все было зелено. Теперь так пусто, что за душу берет.

— А лес вырастет снова?

— Нет. Землю обогащать надо, а не разорять.

Петер задумался.

— Куплю поле Байтара, — сказал он через некоторое время.

— Негодящее оно, — отозвался Продар. — Один песок. В половодье смоет. Да и далеко, через поток надо ходить.

— Что бы я ни сделал, вам все не по нраву, — вспылил сын.

Солнце клонилось к западу. Багрянцем окрасился голый гребень, на котором хмуро сидели отец и сын.

34

Петер купил поле за потоком и уже второй год возделывал его. В этой глуши не знали ни плуга, ни волов, в ходу была мотыга да кошница.

— Поспешать надо, — сказал Продар, помогавший сыну. — Погода в любую минуту может испортиться.

— За три дня управимся, — отозвался Петер, смерив глазами остаток поля.

На это поле он возлагал большие надежды. Всю зиму из последних сил боролся он с нуждой, боясь, что слух о его нищете разнесется по всей округе. Едва-едва удалось перебиться до весны.

— Ежели Бог даст, — вслух размышлял Продар, — поле хорошо уродит. Нынче унавозим его получше.

— Ваша правда. С деньгами все хуже и хуже.