Как-то раз, когда Тоне исполнилось четыре года, мать в воскресенье пошла в церковь, а они с отцом остались дома. В окна светило зимнее солнце, снег вокруг дома сверкал. Отец сидел у окна, щурился на белый покров, окутавший холм, и перебирал деревянные бусины четок. Тонче, сидя на печи, от скуки дергал кота за хвост, кот замяукал. Отец поднял голову и прикрикнул на малыша, тот испугался и на несколько минут притих в своем углу.
Отец кончил молиться, повесил четки на гвоздик у дверей, сел на прежнее место и задумался. Тонче вглядывался в его костлявое лицо с большим лбом и светло-серыми глазами. Вдруг это хмурое лицо прояснело, губы тронула чуть заметная улыбка. Отец поднялся и подошел к расписному сундуку, стоявшему под окном в ногах кровати.
Этот расписной сундук был единственным, и притом драгоценным, украшением дома. Отец Тоне унаследовал его от деда: никто не знал имени столяра, смастерившего его. Сундук был с добрую сажень длиной, сделан из ореховых досок, на углах были вырезаны улитки, верхняя улитка кончалась головой козленка. Передняя стенка была разделена на три поля, обведенные черными гладкими рамками. По краям бесхитростная, увлекаемая безудержным воображением душа деревенского столяра выразила себя в таком множестве разнообразных фигур ангелочков и чертиков, бесов и ведьм, святых и чудовищ, что это вызывало одновременно благоговение и страх. Все было намалевано красной и синей краской. На темном фоне среднего поля красовалось большое алое сердце, а по бокам от него — узорчатые горшочки, через края которых в изобилии перегибались пышные гвоздики. От старости сундук почернел, да и роспись, когда-то яркая, уже потемнела.
Отец расстегнул пояс, снял с него ключ и отпер сундук. Ерам открывал его редко и никогда не делал этого в присутствии других. Мать лишь в первое время после свадьбы изредка отваживалась заглядывать в него, а Тоне еще ни разу не видел сундука открытым. Теперь он тихонько подобрался к краю печи и глядел во все глаза, приоткрыв рот. Сундук был разделен перегородкой на два отделения. В большом лежала старинная одежда, которую уже никто не носил, а поверх нее — широкополая шляпа покойного деда. В маленьком отделении были сложены пожелтевшие бумаги, в разные времена присланные властями и растолкованные священником; их уже давно никто не трогал и не читал. Отец сгреб обеими руками эту груду бумаг и выложил их на постель. Потом пошарил в углу сундука и приподнял дощечку. Открылось еще одно отделение в две пяди глубиной. На дне его лежали сложенные столбиками серебряные монеты, одни почерневшие, другие блестящие, точно новенькие. При виде их лицо Ерама расплылось в улыбке.
Тонче увидел, как отец запустил руку в сундук, отчего столбики со звоном попадали, видал, как он вынул целую горсть монет, подбросил на ладони, словно желая насладиться их звоном, весом и видом, потом разжал пальцы, так что монеты, звеня и сверкая, посыпались в сундук. Какая музыка!
У мальчика от удивления и восторга замерло сердце; ему и не снилось, что сундук, вокруг которого он любил ползать, ощупывая улиток и козликов, скрывает такие чудеса. Он слез с печи на лавку и стал смотреть, как отец пересыпает деньги с ладони на ладонь, точно проветривая их. Дивные игрушки пели, пели, и голоса их проникали в самое сердце.
Отец, казалось, не замечал присутствия Тонче, и как мальчик ни боялся его, он не мог совладать с собой — слез на пол, на цыпочках подобрался к сундуку и присел около него на корточки.
Отец увидел его и засмеялся громко и добродушно.
— Дайте мне, — осмелился попросить Тоне.
Отец засмеялся еще громче. Он сбросил с ладони монеты, и они звенящей струей упали в сундук, подхватил сынишку, поднял его и усадил прямо на серебряные талеры.
Сначала Тоне испугался. Но, увидев, что отец смеется, засмеялся и сам. Чудесное ощущение какого-то праздника охватило его. Растопырив пальцы, он запускал руки в груду монет, словно месил тесто, зачерпывал их пригоршнями и бросал, так что все пело и звенело.
— Дайте мне, — попросил он снова.
Отец стал серьезным и отрицательно покачал головой.
— Придет время — получишь, — глухо ответил он.
Мальчик не уловил внезапной перемены в настроении отца. В порыве неудержимого веселья он схватил талер и подбросил его к потолку; монета упала на пол и покатилась к печи.
Тогда отец вытащил сына из сундука и молча посадил на пол. Потом отыскал талер и бросил его в тайник. Склонившись над сундуком, он еще долго пересчитывал деньги и складывал их столбиками. Улыбка больше не возвращалась на его лицо, словно его точила какая-то тяжкая забота. И у Тоне, наблюдавшего за ним, тоже стало тяжело на сердце.
Когда монеты снова выстроились блестящими столбиками, отец прикрыл их дощечкой, а поверх нее старыми бумагами. Заскрежетал замок, ключ занял свое место на ременном поясе, без которого Ерам никогда не выходил из дому.