Сундук с серебром

Отец звал его и искал; не найдя, вспомнил, где он может быть, и нашел его у речки — Тонче сидел на мостках, зачарованно уставившись на темную гладь омута. Отец схватил его за руку так крепко, что вырываться было бесполезно, отнял удочку и бросил ее в воду.

— Ступай со мной! — приказал он.

Тонче без возражений пошел, вспоминая день, когда его впервые выпороли. Он не знал, что с ним будет, но ему и в голову не приходило бежать.

Отец подвел его к колоде и показал на кучу поленьев.

— Складывай дрова! — сказал он. — Хватит играть. Будешь работать, ты уже большой.

Тонче молча слушал и складывал поленья. Вечером помогал задавать корм скотине. Так началась для него новая жизнь. Теперь он безотлучно находился при отце. Учился работать. Он рубил хворост для топки, обрубал сучья с буков, таскал на поле навоз, учился косить.

Часто он так уставал, что в пору было повалиться на землю и тут же заснуть, но он не смел признаться в этом отцу, который не знал отдыха. Постепенно сила его росла, грудь становилась шире, руки — мускулистее; ноги стали крепкими и чуть кривоватыми. Грубым здоровьем и силой веяло от него. Он трудился за двоих и все думал о том, как бы превзойти отца.

Это ему удалось без большого труда. Отец работал неторопко и ловкостью не отличался, зато ворочал без передышки, не останавливаясь, — как мельничное колесо. Тоне же брался за дело так, что только щепки летели, а потом с улыбкой на лице представал перед родителем, как бы говоря: «Ну-ка, посмотрите!»

— Ужо обломаешься! — говорил отец, но сам был доволен.

Однако Тонче не унимался. Особенно в первую пору юношества, когда в нем со всей силой пробудилась тяга к девушкам. Целыми днями он работал, а по ночам пропадал из дому. Но как раз в эти дни ему вместе с тайными радостями пришлось хлебнуть и горечи. Он, парень с дальнего хутора, неизвестно почему — просто в силу давнего обычая — наталкивался на такую враждебность со стороны новинских парней, что не смел показаться среди них. Вместе с Йоже Заколкаром из хутора на Худом Верхе он ходил гулять в другие деревни и хутора, расположенные в часе ходьбы, под Плешецем, подвергаясь при этом многим опасностям.

Отец заметил, что парню неймется.

— Жениться тебе рановато, — сказал он как-то.

— А кто это думает о женитьбе? — огрызнулся сын. И ночью снова ушел со двора.

Однажды ясной зимней ночью, когда снег скрипел под ногами, он в полном смятении прибежал домой. Весь дрожа, он залез в сено и не мог заснуть до утра. Они с Йоже пошли гулять в дальнюю деревню, а тамошние парни подстерегли их, пришлось бежать. Всю дорогу позади маячили тени преследователей. Тоне удалось уйти. Йоже на следующее утро нашли мертвым в заснеженном яру. Явились стражники, учинили допрос, но выяснить ничего не удалось. Решили, что парень поскользнулся на обледенелом месте и расшибся. Тоне так напугала смерть товарища, что он перестал уходить по ночам со двора.

Падение в речку и гибель Йоже были единственными потрясениями его молодости. Все, что случалось с ним потом, лишь ненадолго выводило его из равновесия и скоро забывалось. Слухи о событиях, происходивших в мире, лишь изредка проникали в эту глушь. Он слышал рассказы о железной змее, которая вьется по долинам и тащит на себе людей. И о том, что где-то идет война, на которой люди убивают друг друга. Но это происходило далеко и в конце концов могло быть просто вымыслом.

Тоне думал только о работе. Он понял, что со временем должен будет заменить отца, к которому зимой прицепился кашель и не отпускал его до самой весны. И даже когда показалась первая трава, отец не оправился окончательно. Он как-то сразу обессилел и теперь ходил следом за сыном совершенно так же, как сын несколько лет назад ходил за ним. Поднять мог меньше, чем Тоне, и от каждой работы быстро уставал. Постепенно все заботы и труды легли на плечи сына. Теперь Тоне стал вылитый отец — лицом, бородой, походкой, неторопливой, рассудительной речью, только был не сед, а свеж и крепок. Отец хирел на глазах.

— Тоне, совсем никудышный я стал, — сказал он однажды вечером. — Придется тебе невесту подыскать. Может, ты уже какую и приглядел?

— Небось не горит, — недовольно оборвал его сын. Он и в самом деле еще не думал об этом и чувствовал неловкость при разговоре о таких вещах. — Мать-то еще жива.

На этом разговор был кончен, и никто к нему больше не возвращался.

Ерам с женою трижды ссорились из-за того, кто умрет первым. Каждый раз уступал Ерам, зная, что у них в роду первой умирает жена, а не наоборот. На этот раз смерть нарушила порядок, ставший с годами законом, — тяжкая одышка свалила Ерама.

— Помру я, — сказал он сыну, — а ты еще не женился.

Тоне молчал как камень.

— Смотри, как бы материна смерть тебя врасплох не застала, — хрипел отец. — Расписной сундук будет твой, только гляди не промотай то, что я получил от отца и сам скопил. Ключ у меня на поясе. Когда помру, возьми его. И заботься о матери, о матери заботься, Тоне!

Сын кивнул. Отец протянул еще три дня и умер.

— Сходи в приход, — выплакавшись, сказала сыну мать.