После смерти отца исполнилось желание Тоне владеть всем, что хранится в сундуке, пересчитывать свое богатство всегда, когда захочется. Дрожащими руками он вынул бумаги и переложил их в другое отделение. В углу фальшивого дна он отыскал щелочку, в которую едва-едва пролез кончик пальца. Дощечка приподнялась почти без усилия, и у Тоне захватило дух. Перед ним заблестели столбики серебряных монет, уставленные рядами в безупречном порядке. Волнение и радость захлестнули сердце, но тотчас он весь похолодел от страха.
Он не решался обернуться и только прислушался. Стенные часы размеренно тикали, доносился шепот матери, читавшей молитву. Тоне протянул руку к первому столбику и прикоснулся к нему. Потом к другому, третьему, словно хотел убедиться, что он видит все это наяву, а не во сне. Сначала он снял несколько лежавших сверху талеров, пересчитал их на ладони и неслышно положил на место. Потом взял в руку целый столбик и пересчитал все монеты. Хотя он делал это осторожно, монеты все же тихонько звякали, чего он почти не замечал.
Звон серебра долетел до ушей матери. Она перестала молиться и перевела взгляд на сына, склонившегося над сундуком. Лица Тоне она не видела, но представляла себе, как горят его глаза, как его руки перебирают монеты быстрее, чем ее пальцы бусины четок. Ей стало не по себе.
— Тоне!
Тоне выпрямился, рука его замерла. Он полуобернулся к матери.
— Что?
— Что ты делаешь, Тоне?
— Смотрю, — ответил он. — Мыши тут кое-чего натащили, так надо поглядеть сколько, раз уж я хозяин.
— Ну что ж, погляди, — вздохнула мать. — На каждого бережливого свой мот найдется.
Слова ее прозвучали зловещим пророчеством. Сын запер сундук.
— Только не я, — возразил он. — Это уж кто-то другой все прокутит и промотает.
Хотя Тоне не очень горевал об отце, он все же хотел во всем походить на него. И не только в работе и заботах о доме: ему представилось, как он опускается перед сундуком на колени и прикладывает свое серебро к столбикам, оставшимся от отца. При этом он не спрашивал себя — зачем?
После смерти отца Тоне перестал спать на сеновале, переселился на печь. Мать ворочалась с боку на бок на широкой постели, вздыхала и шептала молитвы: похоже было, что она целыми ночами не смыкает глаз. Без отца в доме стало страшно пусто. Ткацкий станок вынесли на чердак: покойный был последним ткачом в своем роду.
Шли годы. Мать смотрела на сына, который неутомимо трудился. Тяжело ему приходилось, но он и виду не подавал, все хотел сделать сам. Только весной и во время сенокоса нанимал поденщиков. Тоне не замечал, что силы матери тают с каждым годом. Ее донимала боль в пояснице, мучили головокружения и одышка. Она становилась все слабее и слабее, а отдохнуть было некогда. Когда-то здоровая и крепкая, она теперь высохла как щепка.
Несколько раз она жаловалась сыну на свои недуги и убеждала его жениться. Но Тоне только пожимал плечами и уходил по своим делам.
Но вот однажды мать почувствовала, что силы ее иссякли. Она стояла у очага, и вдруг голова у нее так закружилась, что ей пришлось три раза ложиться, прежде чем она кончила мять картошку в чугуне. Она решила серьезно поговорить с сыном. Вечером, когда стемнело и на столе дымилась похлебка, мать подала голос из запечка:
— Знаешь, сколько тебе лет, Тоне?
Сын, прищурившись, посмотрел на огонь в лампе, коптившей на лежанке, и медленно проговорил:
— По-моему, сорок наберется.
— Сорок два. Когда ты появился на свет, мне было двадцать шесть. Вот и посчитай!
Тоне посмотрел на свои пальцы, потом на потолок и несколько минут соображал.
— А вы старая, мама.
— Это ты видишь, а насчет всего остального ты и глух и слеп.
Последовало долгое молчание.
— А чего бы вы хотели? — наконец спросил он.
— Чертенка себе купи!
Тоне сначала удивился, а потом вспомнил старинную сказку о крестьянине с хутора, который, стараясь уберечь сына от девушек, говорил, что они чертенята, но так и не смог заглушить в нем голоса природы. Воспоминание вызвало на лице Тоне мимолетную улыбку.
— Но вы же еще хорошо себя чувствуете, мама.
— Ничего не хорошо. Придет день, когда я упаду и ты меня уже мертвую с пола подымешь. И тогда хочешь не хочешь придется тебе жениться.
— А кого мне взять?
Он был немного сердит на мать за то, что она взваливает на него лишние хлопоты и заботы.
— Уж жену-то ты должен сам себе выбрать. Не та, так другая за тебя пойдет. Оглядись маленько! Мы на отшибе живем, а вот же отцу-покойнику это не помешало.
— Ему хорошо было. Кабы мне найти такую, какой вы были…
— Не говори глупости! — прервала его мать. — Если бы тебя кто слышал, на смех бы поднял. Не хочешь на деревне искать — так у Ограйничара три девки на выданье, к ним загляни.
— Ладно, ладно, — пробурчал сын.
Так он и замял дело, а потом и думать о нем забыл. Двадцать лет назад молодая кровь в нем кипела, даже после того случая, из-за которого он перестал ходить на деревню. А теперь он был как стоячая вода в заводи.