Суп из крыла ангела. Притчи о любви

Милена явилась ему как бесценный, непонятно чем заслуженный дар, и с того дня, когда она приняла его предложение руки и сердца, Модест не переставал благодарить судьбу и служил своей жене с самоотречением и восторгом. Его благоговение сочеталось с безудержной, не находящей удовлетворения страстью. В ответ он получал спокойную нежность, но был рад и этому, любовная сдержанность жены и долгие ожидания редких ласк только усиливали его вожделение. В минуты соития он ощущал запах мирта, слышал шелест крыльев и верил, что обладает сошедшим с небес ангелом. Да и как можно было не боготворить Милену! Кроме красоты, в число её достоинств входили целомудрие, твердый характер, гордость, хорошее воспитание, образованность и любовь к искусству. Изяществом и умением поддержать всякий разговор Милена могла украсить любую компанию. Свет ее обаяния косыми лучами падал и на Модеста, и его тоже привечали и даже немного любили за его причастность к богине, за привилегию близости. Возможно, находились те, кто сомневался во взаимной любовной пылкости этой пары, уж слишком очевидным было неравенство, как между розой и цветком гусиного лука, но Милена делала всё, чтобы развеять эти сомнения, и ей это удавалось. На людях она была подчеркнуто нежна с мужем, и для всех знакомых Милена и Модест были идеальной парой, предметом почтительной зависти и образцом для подражания.

* * *

Гордей ненавидел свою жену. Ненавидел тихо и тайно от всех, но жгуче, изнуряюще. Если посмотреть со стороны, причин для ненависти не было, жена была умной, красивой и верной. И все же ненависть, зревшая исподволь в тени его привязанности, постепенно развилась в причудливое суккулентное растение с толстым стеблем и упругими сочными листьями. Гигантский пахифитум, вроде тех, что разводила жена на подоконнике, питался Гордеевой кровью и разбухал день ото дня. Гордей ненавидел жену за её бесцветную и шершавую, как засушенная роза, любовь, за её тщательно скрываемую черствость, за богатую коллекцию масок доброты и участия, за её веру в собственную безупречность и за беззастенчивую демонстрацию своих добродетелей, за упорное старание дотянуть Гордея до своего пьедестала и за его многолетние утомительные и тщетные попытки дотянуться. Гордея раздражали снисходительные интонации ее тихого голоса, усмешки понимающего терпеливого учителя, привычка уклоняться от ответов и обходить в разговорах острые углы, преданность собственным иллюзиям и бессмысленным правилам «хорошего тона», внешняя мягкость, за которой скрывалась железная несгибаемость. Он терпеть не мог то, что в спорах, не имея в достатке аргументов, жена часто просто устало качала головой, как бы удивляясь глупости услышанного, и то, как она опускала нижнюю губу, когда внушала «очевидные» вещи, ей самой, разумеется, давным-давно известные, но почему-то неведомые бедняжке-собеседнику.

Сверх всего прочего Гордей презирал себя за привычку играть по её правилам всегда, даже в собственных снах, за то, что не смел ни в чем ей противоречить. Он послушно читал книги, которые жена рекомендовала прочесть, встречался с ее многочисленными друзьями, которых терпеть не мог, подыгрывал ей в публичных бенефисах, которые она без устали устраивала в свою честь. Но больше всего Гордей презирал свою беспомощность перед её чарами, и это усиливало его ненависть к ней. Ненавидя, Гордей продолжал мучительно желать её и терпеливо ждать, когда наступит перерыв в её неясных многогранных недомоганиях и жена милостиво допустит его к своему неотзывчивому телу. Он ненавидел охватывающее его вслед за коротким наслаждением отчаяние от того, что следующего раза ему придётся ждать целую вечность. Часто, проснувшись среди ночи, он смотрел на спящую жену и думал о том, что задушив её, к примеру, подушкой, он наконец-то избавил бы себя от страшных мук.

* * *

Модест был светел и улыбчив, он с удовольствием потакал капризам Милены, легко соглашался с ее мнением, каких тем оно бы ни касалось, послушно следовал за ней повсюду, куда ей вздумывалось поехать или пойти, поддерживая даже самые нелепые идеи любимой жены. Милена обожала всё красивое и романтичное, и Модест приучил себя любить то же самое. Их совместный досуг был наполнен цветами, изысканной музыкой, умными и полезными книгами, музеями и лекциями, познавательными путешествиями и беседами о них…

Всё, абсолютно всё было хорошо у Милены и Модеста, если не считать одну маленькую тайну. По ночам, когда полная луна выходила из-за облаков и заглядывала в окна спальни, любящий, кроткий и беззащитный Модест вдруг оборачивался Гордеем…

Любовь к попугаю

Das Gl"uck ist nicht ein Ideal der Vernunft, sondern der Phantasie.

Immanuel Kant[6]