Супер-женщина

Новый год Инна встретила в колонии. Елка, концерт, угощенье… все было. Зона блестела. Крошка Цахес получил полковника, стал носить высокую папаху, хотя по уставу она была совсем не обязательна. К нему приехало московское начальство, он водил их по зоне с довольной мордой, его колония считалась образцовой.

Елка в актовом зале была шикарная. Игрушки сделали сами, просто взяли и расписали масляными красками старые лампочки – вот тебе шарик. Это придумал учитель физкультуры, пацаны расписывали лампочки, когда погода была не ахти для футбола. Гармонист, конечно, заметил, сделал выговор физкультурнику, но когда приехала московская комиссия, он тут же отчитался:

– В колонии работает кружок прикладного творчества, силами педколлектива…

Инна пришла в актовый зал на генеральную репетицию. На сцене уже погнали отрывок из «Пиковой дамы», самую смачную сцену, там, где «тройка, семерка, туз».

– Фраер хочет отыграться, – объявила Пуговица и от себя добавила: – Царство Небесное Александру Сергеевичу.

Главную роль, Германна, играл как раз таки Герман, но в зале его не было, на репетицию он почему-то не пришел. Инна спросила: «Где у нас Герман?» Колесо ей шепнул с ехидной усмешкой: «А может быть, он у начальника? Пошел УДО зарабатывать». И тут же снова закосил под дурачка и в торопливой своей манере начал бубнить:

– У тебя одежды мало. Смотри, как все сегодня нарядились. Директриса каждый день наряды меняет, а у тебя ничего нет.

Он беспардонно на пальцах пересчитал весь ее гардероб.

– Пиджак вот этот – раз, джинсы – два, юбка длинная – три, свитер вязаный и рубашка черная… Мало!

Инна побежала искать Германа. В приемной у начальника она, к своему удивлению, обнаружила секретаршу. Вообще-то никакой секретарши у Крошки Цахеса не было. Но когда приезжали высокие гости, он сажал на телефон одну молоденькую учительницу, географичку. Для того случая та надевала платье с блестками и беспощадно красилась. Синие тени, красная помада, румяна… Инна посмотрела на нее и улыбнулась: «Буфетчица».

– А где… – спросила она.

– У кинологов, – ответила фальшивая секретарша.

«Буфетчица» сияла как елочка. Свои временные обязанности она выполняла с радостью, ей было приятно подыгрывать начальнику, носить кофе его гостям, отвечать на звонок загадочно «он занят…». И если раньше, до приезда в зону, Инна полагала, что любая иерархия создается силой, что шестерки становятся шестерками по своей слабости, то теперь у нее промелькнула догадка: «А может быть, это не паханы создают себе шестерок, а шестерки выбирают себе паханов?»

В колонии был свой питомник, там разводили немецких овчарок. Собак обслуживали отдельный повар, ветеринар и кинологи. Днем собаки патрулировали забор, на ночь их спускали. Это были страшные звери, однажды дворовый пес из поселка умудрился сунуть нос в какую-то жалкую щель в заборе, так зоновские немцы отгрызли ему морду.

Начальник любил свою псарню и лично приходил отрабатывать команду «фас». Инна застала его с московским полковником в предзоннике, так называли территорию между двумя заборами – один основной, там, где вышки, и за ним шел второй, чуть ниже, с колючкой. Расстояние между ними полсотни метров, на этом отрезке и занимались натравкой собак. Для этого брали кого-то из зэков, обычно тех, кто проштрафился, или любого, кто случайно подвернулся под руку.

Инна подошла к забору и увидела в предзоннике Германа, ему надели грязный ватник и толкнули в спину. Овчарки рычали, рвались с поводка, начальник оскалился: «Сейчас я дам ему просраться». Собак спустили, Герман побежал.

Он не дошел до второго забора, овчарки догнали его и начали рвать. Конечно, загрызть человека им не давали, кинологи собак оттащили, а Герман, немножко покусанный, поднялся и начал отряхиваться от грязного снега. Инна отвернулась, он ее не заметил. И не знал, что она тоже видела, как бугор Гузнаев драпает от собак.

Крошка Цахес сиял. Папаха съезжала ему на нос. Он пошел дальше показывать свое подворье, бычков, овец, гусей и баньку, а Инна отправилась готовить праздничный стол.

Новогоднее чаепитие устраивали учителя. Они приносили из дома что могли: печенья, конфеты отсыпали из новогодних кульков у своих детей… Из магазинов у нас тогда пропали и «Белочка», и «Мишка на Севере», со своей учительской зарплаты они могли разориться только на карамельки. И тут заходит Инна и приносит ведро пирожков и торт. Это были шедевры, не казенная продукция, не сушка-челночок, а настоящие пышные домашние пироги, с запахом печеного теста и яблок. А торт…

– Это не торт, – сказала старуха Тортилла. – Это мой сердечный приступ!

Пацаны уставились на этот торт и замолчали, им было страшно подойти, многие никогда не видели домашних тортов.

– Н-наполеон? – спросил Колесников.

– О господи! – воскликнула Пуговица. – Она еще и готовит! Мальчишки! Как вам повезло! Хоть на одну нормальную девку полюбуйтесь!

Маленький Бабка подошел за пирожком последним. Он откусил кусочек, посмотрел на Инну и прошептал:

– Я на ней женюсь.

– Куда тебе? – засмеялась математичка. – Она смотри, какая высокая, а ты-то… шкет.