Суперагент Сталина. Тринадцать жизней разведчика-нелегала

Ширяев закурил и начал последовательно излагать содержание трех вариантов покушения, разработанных заместителями министра госбезопасности Рясным и Савченко. При этом Иван Федорович ни разу не упомянул фамилию или оперативный псевдоним исполнителя этого теракта Макса, который был уже задействован в проекте записки на имя Сталина. Рассказывая о вариантах исполнения террористической акции, Ширяев внимательно следил за выражением лица разведчика-нелегала, пытаясь угадать: понял он или нет, чьими руками должно быть совершено убийство. Но замороженное, непроницаемое лицо Григулевича ничего не выражало, и только глубокая морщинка, пролегшая между бровями, свидетельствовала о большом его внутреннем напряжении. На самом деле Иосиф уже догадался, кто должен стать исполнителем теракта, а когда Ширяев подчеркнул хладнокровно, что «яд должен убивать быстро и наверняка, а смерть должна выглядеть так, словно она произошла в силу естественных причин», Теодоро вдруг почувствовал в груди леденящий холод и озноб. Не выдержав продолжения рассказа о вариантах покушения и употребляемых при этом зловещих словах, он язвительно бросил:

— Вы, Иван Федорович, случайно не переметнулись из своего отдела в отдел «мокрых дел»[184]?

Полковник нервно погасил папиросу в пепельнице и недовольным голосом парировал:

— Нет, Макс, я остался на своем информационном поле деятельности в той же должности начальника отдела! Но если я не достигну в Вене ожидаемого в Москве положительного результата своей миссии, то есть не сумею убедить тебя в необходимости выполнения указания товарища Сталина в отношении Тито, то не только я, но и ты рискуешь попасть в качестве объекта одного из названных мною вариантов покушения, — Ширяев продолжал внимательно следить за реакцией собеседника на свои слова.

После такой угрозы полковника из Центра Иосиф окончательно убедился, что во всех трех вариантах покушения именно ему отводится роль исполнителя. Скривившись, он неожиданно резко выпалил:

— Но это же прямой шантаж, Иван Федорович! Вы, можно сказать, уже угрожаете мне своими глупыми вариантами с ядовитым слезоточивым газом, бактериями легочной чумы и тому подобным…

— Успокойся, Макс, — прервал его Ширяев совершенно спокойным голосом. — Се ля ви, дорогой мой коллега, и никуда нам с тобой от этого не уйти. Ты это не хуже меня знаешь.

Видя, что Иосиф уже догадался, что именно он должен быть исполнителем операции «Стервятник», Иван Федорович предупредил его: — Имей в виду, Макс, все, о чем мы говорим сейчас, составляет важную государственную тайну. В нее посвящены только Сталин, Берия, Игнатьев, Рясной, Савченко, Коротков, Тишков и я. Поэтому прошу тебя от имени Савченко и Тишкова написать письмо своей супруге, что ты согласен принять участие в выполнении операции «Стервятник», что идешь на этот шаг добровольно, по идейным соображениям и как одиночка. А чтобы у тебя не было вопроса — зачем это, объясняю сразу… В случае неудачного покушения и ареста это письмо будет находиться при тебе. Оно попадет в руки югославских спецслужб. И тогда уже Белград не сможет обвинить Советский Союз в подготовке и совершении террористической акции. Если даже не будет при тебе этого письма и вся эта история с покушением всплывет наружу, мы в этом случае продвинем информацию о тебе до противника только нам известным способом. Главное, чтобы из содержания твоего письма просматривалось, что покушение совершалось одиночкой и не гражданином Советского Союза, а костариканцем Теодоро Кастро по идеологическим соображениям. Таким образом, никто не осмелится потом сказать, что это была рука Москвы…

Кровь в жилах Григулевича заледенела, он впился злым пристальным взглядом в полковника Ширяева и едва сдерживал себя, чтобы не высказать все, что у него накипело и что он думает о тех, кто разрабатывал операцию «Стервятник», и о тех, кто предложил такие наивные способы исполнения ее. Несмотря на благосклонное отношение со стороны Берии, Короткова и Тишкова, Григулевич понимал, что если Москве станет известно о его неповиновении указаниям вождя, то с ним безжалостно расправятся и тогда наступит конец всему: его разведывательной работе, дипломатической карьере и тем амбициозным литературным планам, которые он вынашивал, намериваясь впоследствии написать книгу о Ватикане. Снова почувствовав в груди леденящий холод, Иосиф знобко поежился и, посмотрев на представителя московского разведывательного центра, подумал: «Пока надо давать согласие, а там посмотрим… Если что, как-нибудь выкарабкаюсь из сложного положения. Но исполнять жестокую директиву вождя я не буду…» Снова взглянув на Ширяева, он с волнением произнес:

— Хорошо, я напишу прощальное письмо супруге, но при одном условии…

Григулевич сделал паузу.

— Каком именно? — поторопил его Иван Федорович.

— Если руководство Центра сообщит мне о принятом решении Политбюро ЦК ВКП(б) по этому вопросу и если даст шифровку с обещанием, что вы не оставите в беде Луизу и ожидаемого нами ребенка.

Беглая, вялая улыбка скользнула по лицу полковника.