Суперагент Сталина. Тринадцать жизней разведчика-нелегала

— Хосе Реаль проходит по многим сообщениям Макса. Да, они контактировали друг с другом, но это было двадцать лет назад. И потому я не думаю, что секретарь ЦК, перед которым проходили за это время сотни, если не тысячи таких, как Хосе Ротти, коммунистов, что-то помнит о нем через эти двадцать лет. А самое главное, если что-то и помнит о Хосе Ротти, то его теперь не существует. Макс теперь не аргентинец Ротти, а костариканец Теодоро Бонефиль Кастро — посол банановой республики в Италии и по совместительству в Ватикане и Югославии. Так что никаких опасений со стороны Хосе Реаля, Ласаро Пенья и Фебы я не вижу… И вообще я согласен с Максом в том плане, что его положение за рубежом пока стабильно надежное и не должно вызывать каких-либо сомнений, подозрений и опасений.

— Хорошо, с вами все ясно, — заметил Тишков и, глядя на Ширяева, обратился к нему: — А как вы считаете, Иван Федорович?

Тот сначала передернул плечами, потом медленно, обдумывая каждое слово, заговорил:

— Я тоже считаю, что нам не стоит пока беспокоиться за Макса. Единственное, что меня насторожило при встречи с ним, так это его признание в том, что он продолжает работать с двумя своими агентами.

Тишков, качая головой, кисло взглянул на Павлова:

— Как это понимать, Виталий Григорьевич? Мы же давали ему указание, передать имеющуюся у него агентуру на связь «Дону» или его сотрудникам?! В чем дело? Объясните мне? Он что… не понимает, что послу не к лицу и не по рангу встречаться с неизвестными лицами?

Павлов недовольно хмыкнул, всплеснул руками и с возмущением ответил:

— А что мы можем сделать с ним?! Да, мы давали ему жесткое указание о передаче всей агентуры в местную резидентуру. Макс у нас — элитарный разведчик. А элитарные и храбрые всегда осложняют свою и нашу жизнь.

— Да, это так, — согласился Тишков. — Но давайте все же конкретнее говорить о предложениях, направленных на обеспечение его безопасности. Сегодня вечером я должен доложить их новому начальнику разведки генералу Питовранову[193].

Первым начал излагать свои мысли полковник Ширяев:

— Во-первых, надо его освободить от агентурных связей. Во-вторых, запретить ему встречи с сотрудниками наших резидентур в Италии, Франции, Австрии и Швейцарии. Самому никуда, кроме Югославии, впредь не выезжать. В-третьих, не разрешать ему публично выступать и тем более распространять анекдоты о главе католической церкви папе Пие XII и его кардиналах. Это может привести к компрометации его как рассказчика этих анекдотов. Желательно предостеречь его и от того, чтобы не стремился быть в центре внимания. Разведчик-нелегал не должен проявлять чрезмерной активности. Надо вести себя более скромно, соразмерно значению и влиянию страны, которую он представляет в Италии…

— Но он же теперь дуайен дипломатического корпуса Центральноамериканских государств! — возразил Павлов. — Он и должен быть инициативным человеком! А иначе бы его не избрали на должность дуайена…

— Мы должны, конечно, напомнить обо всем этом Максу и предупредить, что малейшая оплошность может обернуться для него бедой, — распорядился Тишков. — Сообщите ему, Виталий Григорьевич, что Луиза должна рожать не в Москве, а в Риме. Финансовые расходы по роддому и обслуживанию Луизы в больнице Центр возьмет на себя. Деньги им будут переданы через тайник под номером семь. И еще: предупредите его, что тайниковые операции должна проводить Луиза. До родов ей еще далеко, почти полгода, поэтому пусть пока выручает мужа. По данным Дона, она обладает блестящей памятью, способностью регистрировать все в уме и особенно четко, как и полагается чувствительной женщине, отмечать детали. Она, по словам Короткова, а ему рассказывал сам Макс, уже на дальних подступах определяла человека: хороший он или плохой. У нее, как у любой женщины, чутье на людей особое, оно намного сильнее, чем у мужчины, у которого это чувство несколько принижено. — И, обращаясь уже к Ширяеву, заключил: — Я попрошу вас, Иван Федорович, все, что мы обсуждали сейчас и при этом говорили о мерах по обеспечению безопасности работы Макса, облачить в небольшую справку. Сегодня вечером я должен обязательно доложить ее Питовранову.

Через несколько часов Тишков сидел в кабинете нового начальника Первого главного управления МГБ СССР и ждал принятия решения по доложенной им справке. Завизировав ее, генерал будничным голосом произнес: