Супербоги. Как герои в масках, удивительные мутанты и бог Солнца из Смолвиля учат нас быть людьми

ТЫ МНЕ НРАВИШЬСЯ, ГРАНДИОЗНЫЙ ГОДФРИ! ТЫ – ПУСТОГОЛОВОЕ ДРАГОЦЕННОЕ ДИТЯ – ВЕСТНИК ОТКРОВЕНИЯ – СЛОВА УНОСЯТ ТЕБЯ, И ТЫ СЧАСТЛИВ!

НО ОТКРОВЕНИЕ – ЭТО Я! Я – СИЛА ТИГРА В НЕДРАХ ВСЕГО! КОГДА ТЫ КРИЧИШЬ ВО СНЕ – ТЫ ВИДИШЬ ДАРКСАЙДА!

И поймите, как великолепно эта простая, но звучная декламация дополняет монументальные, зловеще скрипящие изображения богов.

Читая сказания Кирби о сияющих современных богах, что разгуливают по улицам Манхэттена, я сквозь битников прозревал солнечную, подсолнечную музу Гинзберга – Уильяма Блейка, чьи титанические первобытные фигуры Орка и Уртоны переоделись у Кирби в Мистера Чудо и Богомола. Темные огни Уризена[115] вновь воспылали на кострищах планеты смерти, Дарксайдова Апоколипса. У Блейка и у Кирби разворачивается драма исполинских революционных сил, которые не сковать и не стреножить, – романтическая революция 1800-х и хипповских шестидесятых.

И подобно Блейку, укротившему новые печатные технологии, дабы выпускать свои видения массовыми тиражами, Кирби манипулировал четырехцветной печатью, ради своего искусства выжимал из четырех красок все до капли, и на кричащих полосах и разворотах всходил ослепительный урожай неугомонного воображения. Этот живописец духовного мира чурался реализма и творил монументальные героические фигуры, заряженные его видениями. В мозгу своем он рисовал бесконечное пространство, и весь его мир выглядел так, будто все в нем создал Джек Кирби. Машины Кирби работали по неведомым законам, однако щеголяли ацтекскими зигзагами и полосами, как гоночные авто. Такими машины видели бы себя во сне. Кирби создавал яркие сюрреалистические коллажи – они лишь подчеркивали пределы возможностей печати, однако смотрелись подлинными, хотя и смазанными фотографиями из недр его неизъяснимых иных миров.

А какое изобилие идей! В одной-единственной панели Кирби мог обронить уникальный концепт, который займет всех прочих на годы вперед. Ветеран войны во Вьетнаме, калека Уилли Уокер становится сосудом для Нового Бога Смерти – чернокожий человек в доспехах летит на лыжах сквозь стены и пространства. Черный Гонщик – как Серебряный Серфер того же Кирби, но наизнанку, и здесь он ангел смерти, а не жизни. Материнский ящик – живой, заботливый персональный компьютер, сплав души и машины, который был у всех обитателей Нового Генезиса. Метрон – аморальный бог науки с его Креслом Мёбиуса, проницающим измерения. Основой бытия для Кирби был Источник – как Ор-Эйн-Соф[116] в иудейской мистике, за гранью любых делений и определений. Генетические манипуляции, контроль над медиа, корни фашизма – Кирби был в ударе, и ему было что сказать обо всем, что есть под солнцем.

Цикл «Четвертый мир» задумывался как громадная конструкция из взаимосвязанных историй, которые составляли всеобъемлющий современный миф, а между делом воссоздавали с нуля и обожествляли саму идею супергероя. Эти комиксы могли бы выходить еще пять лет.

Но тут Четвертый мир слетел с оси. Говорят, Кармайн Инфантино, которого повысили до вице-президента DC, посмотрел на объемы продаж и свернул серию, которая продавалась неплохо, но хуже, чем компания ожидала от продукции Кирби. Король получил сокрушительный удар, а мир лишился финала великой работы. Впоследствии Кирби, конечно, создавал и другие комиксы. Еще сотни оригинальных причудливых историй выпрыгнули из этой несокрушимой головы, но грандиозному мифологу перебежали дорогу посреди шедевра, его повергли в прах темные силы и ревнивые боги. Грезы Кирби, эта лавина новаторства и энергии, были слишком непривычны для капитулирующей культуры, что оглядывалась на пятидесятые, мечтала о танцах босиком и девичьих косичках, о счастливых деньках до Вьетнама и Ричарда Никсона.

Когда Кирби, став старше и опасливее, в 1985 году все-таки закончил «Четвертый мир», на финал саги, требовавшей еще не одну тысячу полос, ему выделили всего шестьдесят. Вообразите Бога, которому посреди Исхода велят поторапливаться. «Псы голода» иллюстрировали течение времени, они покрыты следами сапог непреклонного марша циников. И тем не менее Королю все удалось. Финал истории, страшная элегия надеждам беби-бумеров и суровой правде жизни – их старению, их существованию при Рейгане и Тэтчер, – был безрадостен и незабываем; во многом это идеальный конец саги Четвертого мира.