Супердвое: убойный фактор

– В Москве рассудили, что самый верный путь к Майендорфу лежит через женитьбу на Магди.

– Я всегда был уверен, что в НКВД сидят железные люди. А может, это идея твоего папаши? Он всегда мечтал сделать тебя единственным наследником. Что с Петькой?

– Он с бабушкой. О нем позаботятся. Так как насчет Тамары, очень любил?

– Зачем тебе это?

– Чтобы поддержать, помочь напоследок.

– Я не собираюсь плакаться в жилетку.

– И правильно! Я на твоей стороне, но не буду скрывать, Майендорф – жирная утка. Поверь, Алекс, я с тобой.

– Вот и женись на Магди, а я отправлюсь в Москву. Неужели мы не сумеем их развести?

– Трущева не обманешь. Этот умеет читать мысли. Что касается Магди, в ней нет двуличного фанатизма папочки, но она не по мне.

Я промолчал.

– Еще просили сообщить, что крах фашистской Германии неизбежен. Песенка Гитлера спета, его наступление под Курском провалилось.

– Решили подсластить пилюлю?

Первый промолчал, затем добавил:

– Трущев просил передать соболезнования, а также соболезнования его непосредственного начальника и непосредственного начальника его непосредственного начальника.

Я был благодарен Толику за то, что он пустил «пилюлю» мимо ушей – мало ли что может сорваться с языка в трудную минуту.

– Что я должен ответить? – спросил я. – Служу Советскому Союзу? Скажи как брат.

– Как брат, прошу, крепись, Алекс. И запомни, я с тобой.

Баронесса, устроившаяся в шезлонге, внимательно прислушивалась к нашему разговору. Неожиданно она встала и, не снимая шляпу, подошла к воде. Коснувшись воды большим пальцем ноги, баронесса тут же отдернула ногу.

Я вздрогнул. Меня пронзило – история решила утопиться? Она владеет русским, и эта давным-давно погибшая соперница до сих пор тревожит ее? Она до сих пор страдает от ревности? Или ее взволновали слова мужа, что, вступая во взрослую жизнь, она так и не округлилась? К сожалению, даже к седьмому десятку она не успела стать толстушкой, но какое это имело значение. Мой долг спасти историю, напомнить о шляпе.

Я бросился к Магди. Алекс-Еско окликом остановил меня.

– Она всегда так купается.

Магдалена фон Шеель повернулась ко мне и, улыбнувшись, кивком подтвердила – чтобы не напечь голову, она всегда купается в шляпе. Она протянула мне руку, и я помог ей войти в воду.

– Danke, – поблагодарила она.

Из моря неожиданно близко вынырнул активист и неунываха Закруткин, обрызгал перепугавшуюся баронессу, и я вернулся на свой топчан.

– Простите, Алекс, – поинтересовался я, – как скоро вы исполнили приказ Центра и предложили фрау руку и сердце?

– Ты хочешь спросить, долго ли я хранил верность? Отвечу – до конца войны. Мы с Магди поженились в сорок седьмом. Она нищенствовала. Несмотря на университетский диплом, ее не брали на работу. Она же дочь нацистского преступника и попала под кампанию по денацификации.

Я бросил взгляд в сторону баронессы, весело перебрасывающейся брызгами с Закруткиным. По-видимому, у госпожи истории в личной жизни тоже не все гладко.

– …мы случайно встретились в Дюссельдорфе, она жила на улице Канареек. Я накормил ее в какой-то забегаловке, и Магди призналась, что никогда не теряла надежду, что я отыщу ее. Она верила, что мы обязательно встретимся. Она мечтала об этом с того самого момента, когда мы детьми расстались в Дюссельдорфе и тогда, когда капитуляция разбросала нас по разрушенной Германии. Мы, немцы, в этом смысле ничуть не лучше, чем романтически настроенные русские. Эта мечта давала ей силы выжить. Она не пошла на улицу. Она работала в прачечной, стирала вручную. Я не мог не оценить такую привязанность. Нам, русским, это трудно понять, тем более что она все знала – и про меня, и про Толика.

Алекс-Еско потянулся и с неуловимой долей пронзительной искренности признался:

– Знаешь, я не жалею. Хотя отдельные сомнения были. В поезде у меня было время задуматься о будущем. Попробуй сам сочинить, о чем я размышлял в ту ночь.

Он задумался.

– Ну, например, о том, что перед отъездом в Советскую Россию мне в руки попалась книжка профессора Оберта «Die Rakete zu den Planetenräumen»[62]. Мне тогда было десять лет, но я все понял. Эта книга перевернула мою жизнь, ее автор стал властелином моих снов. В этом смысле поездка в далекую варварскую Россию, где, по мнению буржуазно настроенных дюссельдорфцев, на каждом углу можно наткнуться на комиссара или чекиста, и если тебе повезет увернуться от них, непременно окажешься в лапах сибирского медведя, – представлялась мне крушением всех надежд.

Россия вполне подтвердила мои опасения, пока мой одноклассник Колька Флейшман не предложил мне записаться в кружок любителей межпланетного воздухоплавания. На собрании кружка я заявил этим дикарям, что межпланетного воздухоплавания не бывает и между космическими телами нет ничего, кроме вакуума, но мне не поверили. Я подтвердил свои слова цитатой из Оберта.

Мне не верили два дня, затем прибежали все – и Флейшман с книгой Цандера, и Степа Бурнаков, и все-все. Они принялись качать меня, предложили быть старостой.