Майор чуть из ямы не выскочил. Сразу сподхватил – что ж ты молчал, Густав!! Это замечательная идея, Густав. Ты же храбрый солдат, Густав!.. Можешь на меня положиться, я подтвержу, что ты работал под страхом смерти.
Много чего он мне обещал, я ни в какую. Сломался на том, что охранявший нас тщедушный сержантик как‑то с радостью сообщил, что не сегодня–завтра прилетит самолет, из центра пришлют нового радиста, и тебе, фриц – он чиркнул ребром ладони по горлу, – каюк!
В ту же ночь мы дали деру. Во время выхода по нужде я скрутил сержанта, затем мы проникли в землянку помощника отряда по разведке, вырубили его и выкрали шифры. Около суток плутали по лесу. Наконец возле Коречина наткнулись на своих.
Впрочем, название деревни упоминать не нужно.
…Майор, ясное дело, сразу попал в герои, а меня отправили под арест.
В русле отработанной с дядей Колей легенды я назвался своим настоящим именем. Следователь ГФП, к которому я попал, поднял прежние дела и выяснил, что действительно был такой обер–гренадер, сбежавший или попавший в плен к партизанам. От немедленной расправы меня спас майор, оказавшийся честным человеком. Он наплел обо мне такое, что у видавшего виды следователя глаза полезли на лоб. Мол, мне язык гвоздями к нёбу приколачивали и так далее…
Об этом тоже упоминать не стоит. Впрочем, тебе виднее. Сочиняй с размахом. Можешь написать, как партизаны, заставляя меня стучать на рации, загоняли мне под ногти иголки или, например, голым привязывали в дереву, чтобы всю ночь меня жрали комары.
В любом случае следователь решил подробнее разобраться в моем деле. Так мне удалось выиграть несколько дней, это была большая удача. Продлись расследование чуть дольше, и мне не миновать виселицы. В моем рассказе было много нестыковок. Например, сроки пребывания у партизан. Если, по моим словам, я провел у них около полугода, включая зимние месяцы, какие зимой комары?
К счастью, времени следователю фельджандармерии как раз и не хватило. Через несколько дней русские ударили по Витебску с такой силой, что вермахту стало не до меня. Как только город был окружен, по всем гауптвахтам и тюрьмам прокатилась поголовная мобилизация. Брали не только военнослужащих, но и всех проштрафившихся полицаев и хиви* (сноска: Хиви (от нем. Hilfswillige — «добровольный помощник») — общее наименование инонациональных добровольцев, использовавшихся в Вермахте в качестве различных подсобных служащих (конюхи, саперы, подносчики боеприпасов и пр.). При необходимости вооружались и использовались на передовой.). Суд был скорый. Меня разжаловали в рядовые и отправили в 550–ый батальон, иначе говоря в штрафбат. После первого же боя амнистировали и направили в строевую часть пулеметчиком. Там уже никому дела не было, кто я и как попал к ним в роту, лишь бы умел метко стрелять из пулемета.
Это я умел.
* * *
В этот момент заскрипели ступени и сверху не спеша спустился Питер фон Шеель. Вернувшись со двора, он присел за стол – как раз на то место, где мне так отчетливо мерещилась храбрая партизанка Таня Зайцева.
Я промолчал – что взять с зарубежного миллионера! Никакой деликатности. Как был омоновцем, так и остался.
— Это были жуткие дни, – продолжил Густав Карлович. – В течение нескольких дней фронт, который укрепляли без малого два с половиной года, развалился, как карточный домик. В окружение попал 53 корпус и наша 206 дивизия. Нас загнали в леса севернее Минска и начали давить танковыми колоннами, сверху нас обрабатывали штурмовики Ил-2. Я отступал вместе с нашим доблестным вермахтом, вновь намертво вписанный в его ряды. Бой, ребята, это не повод для воспевания.
Усталость невыносимая, очень хотелось пить, но жить все‑таки хотелось больше, а тут, чтобы выжить, надо пробежать метров двести под пулеметным огнем, да еще тяжеленная рация на спине. Какой‑то глупый рус Иван не успел подправить прицельную планку, и вот теперь я сижу рядом с вами, пью шнапс…
Он махнул рукой. После нескольких попыток ему наконец удалось справиться с антимониями.
— Из окружения наш сборный отряд вырвался, потеряв половину состава. Когда переправлялись через Неман, нам на головы свалились русские штурмовики. Это, я вам скажу, был ад! Просто концерт!.. Хвала богам, меня ранило на нашем берегу. Осколком повредило руку.
Старикан с готовностью продемонстрировал вполне здоровую правую кисть.
— Не обращай внимания, – объяснил Петр. – Отец настоял, чтобы он сделал пластическую операцию. С такой грабкой, какая у него была, не то, что в совете директоров не усидишь, в пивной пива не выпьешь. Видишь, как новенькая, а прежде он ее все время в кармане прятал.
— Питер, – предупредил Густав Карлович, – прошу не перебивать. Я сам в состоянии поведать нашему другу историю своей жизни. Точнее, весь ужас тех дней.
Затем обращаясь ко мне, он не без энтузиазма объяснил, какое увечье он получил после налета Ил-2.
— Два пальца – безымянный и мизинец – как ножом срезало. Указательный торчал и не сгибался, а большой поджало к указательному. Это были сущие пустяки по сравнению с тем, что мне удалось выжить!