Супердвое. Версия Шееля

За окном не без усилий расцветало утро.

— Итак, в середине июля я вновь оказался у своих. Мы опередили русских на несколько дней. К тому времени большевики, захватив Вильнюс, на широком фронте вышли к Неману. На лечение меня отправили в Познань, где за меня взялся оберштурмфюрер Кранке из местного абшнита СД, на этот раз без того остервенелого пафоса, с которым следователь фельджандармерии допрашивал меня в Витебске. Свидетели, с которыми я выходил из окружения, все как один утверждали, что вел я себя достойно, рацию таскал беспрекословно, в самых немыслимых условиях поддерживал связь, от боестолкновений не уклонялся. Как правильно заметил Питер, если козырь попер, только успевай делать ставки. Меня спасла знаменитая германская пунктуальность, или, говоря по–русски, привычное бюрократическое крючкотворство. Мы в Германии не можем без тщательного, я бы сказал, скрупулезного подтверждения каждой, даже самой несущественной мелочи, а при вынесении приговора – соблюдения всех требований спущенных сверху инструкций. В госпитале меня фактически амнистировали и как инвалида, пролившего кровь за рейх, восстановили в правах. Этот факт подтверждала медаль «За ранение», которую мне и всем, сумевшим переправиться через реку, вручили в палате. Однако в СД этим решением не удовлетворились – медаль медалью, а вот чем ты, Крайзе, занимался у партизан? Мне пришлось несколько раз давать письменные объяснения по этому поводу.

Кранке, в общем‑то, доброжелательно относившийся ко мне и сверивший все варианты, готов был согласиться с тем, что я не лгу.

— Трудно поверить, Крайзе, чтобы красные выбрали такой рискованный способ заброски своего агента в германский тыл. Проще было бы сбросить тебя на парашюте, так что, скорее всего, к военному шпионажу ты отношения не имеешь. Однако в истории твоего пребывания у партизан много неясного. Следует выяснить, не подпадают ли твои действия под 163 параграф Уголовного кодекса?* (сноска: Параграф 163 УПК касался фактов государственной измены.) Или, может тебя следует отнести к «Фольксшедлинге»? (сноска: фольксшедлинге (VolksschIdlinge), немецкие граждане, объявленные во время 2–й мировой войны врагами народа. Подвергались судебному преследованию за различные второстепенные правонарушения. В конце войны уничтожением «врагов народа» занимались СС. Например, в октябре 1944 17 почтовых служащих в Вене, замеченных в воровстве шоколада и мыла из армейских посылок, провели строем по улицам города и публично казнили в городском парке.) В этом следует разобраться.

В Познань был вызван майор, который под присягой подтвердил, что на рации я работал исключительно под страхом смерти. Этих показаний, как заметил оберштурмфюрер, вполне хватало, чтобы избежать виселицы, однако маловато, чтобы отпустить меня вчистую.

Он откровенно поделился со мной.

— Не знаю, Крайзе, что с тобой делать? Медицина тебя списала, поэтому в исправительные части тебе путь заказан. В 999–й батальон, где ты мог бы потрудиться на строительстве укреплений, тоже. Какая от инвалида польза! К тому же к политике ты отношения не имеешь, не так ли?

— Так точно, господин следователь!

— Однако и оправдать тебя у меня тоже оснований нет. Нет убедительных доказательств, что ты достойно вел себя у партизан.

— А показания господина майора? – осторожно напомнил я.

— Они относятся к последним дням твоего пребывания у красных. Неизвестно, чем ты занимался до этого и как вообще попал к лесным бандитам, так что до нашей окончательной победы тебе придется посидеть в штрафлаге. Верь, победа не за горами. Мы размозжим голову этим буржуазным плутократам и озверевшим от запаха крови большевикам.

Я вскочил.

— Так точно, господин оберштурмфюрер! – и вскинул искалеченную руку. – Хайль Гитлер!

* * *

Знаешь, что спасло меня от лагеря?

Мы с Питером как по команде одновременно отрицательно покачали головами.

— Обыкновенное чудо, – ответил старикан. – Шнапс в бутылке остался?

— Есть немного. Не хватит, откроем еще одну, – ответил я.

— Нет, этого достаточно. Никакого количества шнапса не хватит, чтобы вернуть Таню. Благодаря ей я не только остался жив, но и вышел на свободу. Правда, с волчьим билетом, без права менять место жительства.

После короткого всхлипа он повторил.

— Она спасла мне жизнь. Стоило русским танкам появиться в окрестностях Познани, меня бы, как подозрительное лицо, тут же кокнули. В штрафлаге от таких избавлялись в первую очередь.

Затем он решительно ткнул указательным пальцем в сторону Петьки.

— Только благодаря Татьяне, я поддался на уговоры твоего отца и этого проныры Закруткина! Они взяли меня за горло. Я не мог изменить ее памяти. Впрочем, что это мы все о демонах да о демонах.

Наливай!

Мы не чокаясь выпили за незабвенную. Вместо тоста Густав Карлович провозгласил.

— Она все вынесла, она из могилы спасла мне жизнь. Она…

Старикан зарыдал.

Мы затаили дыхание.

Кризис продолжался недолго. Ветеран обороны Витебска сумел наконец справиться с нервами. Поставив рюмку на стол, он продолжил.